Роман Злотников - Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)

— А это уже не важно. Майк для нее был потерян с рождения. Ты выбрал для него дорогу, ты вел его по жизни, а она осталась одна.

— Что ты несешь? — рявкнул Макнамара. — Я дал ей все!

— Да? И что же именно? Торопливую любовь, когда у тебя было время и ты не слишком уставал на работе? Заботу, в которой нуждается любая женщина? Ты дал ей одиночество, Джефф. И не ори на меня! Хочешь выслушать мое мнение — слушай, а потом, если захочешь, я уволюсь к чертовой матери. Я, слава Богу, работал с тобой почти тридцать лет, и хоть напоследок позволь высказать все, что думаю. Ты превратился в монумент самому себе, у тебя полностью исчезли человеческие чувства. Что? Ты скажешь, это не так? Ты руководишь огромным концерном, ты заботишься о служащих, у тебя нет права на личную жизнь, но у Марты это право есть! И у Майка тоже. А твои заботы — это заботы техника о нормальном функционировании механизмов, где главное — не допустить сбоя программы. Все выстроено, все взвешено, все рассчитано. Люди — не механизмы, Джефф. У тебя больше нет семьи, впрочем, ты потерял ее давно и даже Майка ты рассматриваешь как своего преемника, а не как сына. Ну, скажи, что я не прав?

— Теперь поздно что-то менять, — пробормотал Макнамара, — возможно, ты прав, но ты делаешь больно, Том.

— Зато, надеюсь, я разложил все по полочкам. — Лундквист допил виски, положил на стол папку и поднялся из кресла. — Материалы по «Юниверсум» здесь. Извини, я пойду. Устал чертовски.

— Надеюсь, ты не всерьез говорил об увольнении? — буркнул Макнамара.

— Куда ж я от тебя денусь, — хмыкнул Лундквист.

Дежурный врач встретил Макнамару возле лифта. На вопрос, как здоровье сына, зачастил, пересыпая речь медицинскими терминами, из которых можно было понять, что кризис миновал, но нежелание общаться внушает врачам некоторые опасения.

— Я могу с ним поговорить? — спросил Макнамара.

— Да, конечно. Профессор Шейдеман распорядился пускать вас в любое время.

Майка уже перевели в палату интенсивной терапии. Безучастно скользнув глазами по лицу отца, он перевел их за окно, в котором были видны сверкающие солнечными бликами зеркальные стены конгресса.

Макнамара присел возле кровати. От снежно-белых простыней и стерильного мертвого воздуха ему стало немного не по себе. Майк выглядел исхудавшим донельзя, но смотрелся намного лучше, чем вчера, когда Макнамара видел его висящим в паутине нейлостановых нитей.

— Здравствуй, Майк. Профессор разрешил повидать тебя. Надеюсь, ты не против? — Макнамара помолчал, ожидая, что скажет сын, но он безучастно смотрел в окно, будто даже не слышал его голоса. — Я уладил вопрос с полицией, и если ты не захочешь, тебя ни о чем спрашивать не станут. Может быть, потом ты мне что-то расскажешь, но настаивать я не буду. Мне было очень одиноко, Майк. — Макнамара вздохнул. — Но теперь мы наверстаем упущенное. Поправляйся скорее — у меня много дел, а Томас не успевает во всем помогать. Я очень надеюсь на тебя. Тебе уже пора учиться управлять моими… нашими делами…

— А где мама? — неожиданно спросил Майк, продолжая смотреть в окно.

— Она… не придет, — через силу проговорил Макнамара. — Когда ты пропал, она держалась сколько могла, но в конце концов сдалась. Она в монастыре, Майк, она решила принять постриг. Я был у нее. Она считает, что вымолила тебя у Господа, и теперь, чтобы не разочаровать Его, должна остаться в монастыре. Она приглашает тебя приходить, когда захочешь. — Макнамара покусал губу. — Майк, мы остались вдвоем. Если и ты… — Он не закончил и обреченно махнул рукой.

Майк повернул к нему голову, нащупал лежавшую на одеяле ладонь и слабо пожал ее:

— Я с тобой, отец.

— Вот и отлично. А сейчас мне пора. Завтра я приду еще. — Макнамара пожал слабую руку сына и поднялся. — И вот что: не осуждай мать — она сделала выбор в пользу Господа.

— Я не осуждаю, — прошептал Майк, когда отец вышел из палаты, — но она выбрала не того Бога.

Начало перелета получилось отвратным, и что остальная его часть будет более приятна, ждать не приходилось. Получив билет на лайнер «Пурпурной линии», Сандерс поначалу недоумевал — раз уж Бюро не задействовало для переброски агентов собственные каналы, то каким образом оно решилось разориться на билеты единственной компании, конкурирующей с «САК» (хотя, многие считали, что это «САК» пытается конкурировать с «Пурпурной линией»), было совершенно непонятно. Впрочем, по размышлении, все стало на свои места — Сандерс вспомнил, кто был лично заинтересован в благополучном и скором решении проблемы, а именно — сенатор Линдер, и успокоился. Издержки демократии — прозрачность бюджета государственных служб на этот раз сыграла им на руку: пресса и электронные СМИ непременно узнают, сколько было потрачено на операцию по вызволению из цепких лап секты детишек «толстосумов, у которых и так денег куры не клюют» и в случае перерасхода средств поднимут несусветный вой. А теперь все в выигрыше: и Сандерс с мисс Клейн — летят на суперкомфортном современном лайнере; и Бюро — операция проведена с минимальными затратами; и сенатор — и в случае успеха, и в случае неудачи он сможет сказать: я сделал все, что мог.

С легендой было все в порядке — не особенно утруждаясь, отдел планирования состряпал документы, удостоверяющие, что мистер Сандерс и мисс Клейн являются корреспондентами журнала «Келлинг уорлд ньюс» и следуют на планету Киото на ежегодный праздник «Обретения Меча». По неофициальной версии, они были не только коллегами, но и любовниками — видимо, чтобы исключить осложнения в виде незапланированных контактов. Прочитав легенду, Сандерс усмехнулся. Ему-то было все равно, даже, пожалуй, забавно, но вот как будет выкручиваться мисс Клейн…

«Эухения Веласко» перевозила всего около ста пассажиров. На лайнерах «САК» разделение пассажиров было тупо осуществлено по принципу, исповедующемуся со времен злополучного «Титаника» и даже раньше. А конкретно — по палубам. Так что на сто пятьдесят пассажиров первого класса приходилось приблизительно столько же кубометров полезного пространства, сколько на пятьсот сорок пассажиров бизнес-класса. При том, что последние отнюдь не бедствовали. Лайнеры же «Пурпурной линии» исповедовали свой, более элегантный вариант отделения «волков от козлищ». На их лайнерах также были разные классы, но эти классы отличались один от другого только лишь размерами кают. Считалось, что люди, позволившие себе купить билет на лайнер «Пурпурной линии», принадлежат к одному классу. Так что два бассейна, постоянно ангажируемые в полет кабаре и варьете, рестораны и бесчисленные бары, а также широко рекламируемый «Звездный сад» делали корабли «Пурпурной линии» немногим меньше, чем перевозившие почти семьсот пассажиров лайнеры «САК». Впрочем, судя по тому, что Сандерс слышал, и семьсот тех и сотня этих в сумме выкладывали за рейс приблизительно одинаковую сумму…