Предложение вызывает некоторый ропот, поскольку большинство побаивается оказаться в одном помещении с инопланетной разумной тварью, но маршал резонно напоминает, что тут охраны побольше, чем в музее, и пусть уж лучше тварь пугает собравшихся здесь подготовленных и защищенных людей, чем ничего не подозревающих посетителей выставок. Так что Умукху в рекордные сроки делают специальный пропуск, и маршал с Азаматом посылают кого-то его привести.
По такому поводу в банкетный зал набивается тьма тайно и явно вооруженной охраны, и все это выглядит крайне непривлекательно. Умукх – странное существо, кто его знает, что он отмочит, безобидное, но непонятное. Ирнчин, мыслящий в том же направлении, впервые за время мероприятия подает голос и на основании своих полномочий как министра национальной безопасности требует, чтобы охрана переходила к решительным действиям только и исключительно по команде маршала. У меня немного отлегает от сердца, но я по-прежнему неприязненно кошусь на защитничков.
И – сегодня день встреч. Это лицо я вряд ли когда-нибудь забуду.
– О, – говорю я неестественно живо, – Азамат, иди-ка сюда, я тебя познакомлю.
Хватаю слегка сбитого с толку мужа и подтаскиваю к одному из охранников, который тоже не понимает, что происходит, и косится на старших по званию.
– Вот, смотри, дорогой, – распаляюсь я, – этому человеку ты обязан тем, что я осталась на твоем корабле, а не улетела на Землю вместе с детками!
Лицо Азамата светлеет от понимания.
– А, так это ваша была прекрасная идея бросить девушку в приставном коридоре между двумя кораблями и запереть дверь? Ваше счастье, что на моем корабле установлены камеры наблюдения по всей внешней поверхности и что мой сотрудник проверил чистоту коридора, а то, знаете, преступная халатность…
Охранник, до которого, видимо, наконец-то дошло, о чем речь, раздувает ноздри и вытягивается.
– Я… все по инструкции!
Азамат прожигает его взглядом, затем с независимым видом поворачивается к подкатившему Ваткину.
– Нельзя ли мне попросить об одолжении? У меня есть основания полагать, что этот офицер не соответствует требуемому уровню подготовки и представляет собой уязвимость. Возможно, было бы лучше его заменить.
– Да я уже так и понял, что тут проблема. Заменим, а ты, Байч-Харах, ну или Лиза, подай жалобу официально, иначе расследование провести нельзя.
– Мне казалось, Сашка подавал, – припоминаю я.
– Сашка твой – не потерпевший и не свидетель. Сама подай. Бюрократия же… А, вот ведут вашего.
Я успеваю состроить мстительную рожу вслед охраннику и обернуться как раз к тому моменту, когда через дальние двери входят Сашка и Умукх.
Бог все в том же белом диле и в человеческой форме – в смысле, наиболее приближенной к человеческой. Вытравленные косички в сочетании с нездорово-красной кожей и очень, очень светлыми серыми глазами производят неизгладимое впечатление, но сотрудников ЗС так просто не удивишь.
– Позвольте, но он же совершенно человекообразный, – замечает пожилой японец, который собирается обсуждать с Азаматом обмен знаниями в космической инженерии.
– А что, н-не надо? – робко спрашивает у Азамата Умукх.
– Я думаю, что всем здесь было бы интересно посмотреть на вас в более обычном для вас облике, – замечает Азамат.
Сашка прокрадывается ко мне и вопросительно разводит руками, мол, какого хрена тут творится? Я в ответ тоже развожу руками, мол, так уж вышло, смирись. Диалог окончен, можно наблюдать за перевоплощениями бога.
Умукх послушно меняется – подрастает, окрашивается в свой кирпичный цвет, отращивает крючочки на пальцах и приобретает черты лица, которые никак не спутать с человеческими: большие раскосые глаза слегка навыкате, без радужки, зато с четырьмя зрачками, от них лицо стремительно сужается к подбородку, а нос как бы немного приплюснутый и почти нависает над линией рта, небольшого и без выраженных губ. Вся эта красота цвета красной глины и покрыта тонкой сетью мерцающих рисунков. Косички на голове слегка шевелятся. В космопорту я не обратила внимания, там было ветрено и у всех волосы трепало как угодно, но тут, в помещении, никакого движения воздуха нет совсем, однако же шевелятся, подлюки. Я кошусь на Ажгдийдимидина, который нервно теребит свой браслет.
– Э-мм, здравствуйте, – осторожно говорит Умукх на всеобщем, смущенный вниманием публики. Говорит без акцента, хотя и крайне неуверенно. – Как поживаете?..
– Здравствуйте-здравствуйте, – первым отзывается невозмутимый маршал. – Вот, знакомьтесь, это господин Сержо, который будет заниматься вашим проектом.
Господин Сержо бледнеет и двигает желваками, но мужественно протягивает руку для пожатия. Умукх, однако, так быстро не может, он еще только переваривает слово «проект», хлопая белесыми ресницами.
– А! – внезапно громко восклицает он, так что половина собравшихся подскакивают. – Вы имеете в виду исследование, да? Ой, это очень хорошо. Здравствуйте. – Он кланяется господину Сержо. – Меня зовут Умукх. А, ой, погодите, я вспомнил! Если вам трудно сказать мое имя, можете говорить просто Умух.
С этими словами он оглядывается через оба плеча, пока не находит неподалеку улыбающегося Унгуца. Видимо, это Старейшина был так прозорлив. Во всяком случае, он одобрительно кивает.
– Вы очень хорошо говорите на всеобщем, – решается высказаться образовательная дама. – Как вы его выучили?
Умукх строит удивленную рожицу.
– А зачем учить? Человеческие языки все одинаковые. Если один знаешь, то все знаешь. Я по-человечески не очень хорошо говорю, мой брат гораздо лучше.
– Позволите проверить? – спрашивает шикарная африканка и произносит длинную заковыристую фразу на каком-то, видимо, африканском языке со щелкающими и цокающими звуками.
Практически без задержки Умукх ей отвечает на том же.
Окружающим эта идея нравится, и они наперебой принимаются тестировать Умукха на всех известных им языках Земли и не только.
– Странно, – замечает Азамат нам с Сашкой, – Ирлик-хон находит всеобщий более сложным, чем муданжский. Это личные особенности?
– Возможно, дело в том, что Ирлик-хон в принципе лучше говорит, – замечает подошедший Унгуц. – Он как бы больше погружен в один из языков, поэтому ему сложнее с остальными. Но как знать, как знать… Лиза-хян, а я кое-кого привел.
Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что чуть позади стоит Валентин, все такой же взъерошенный, с проседью в усах, вот разве что по торжественному поводу вместо потертого свитера новый кардиган.
– Ой, здравствуйте! – радуюсь я. – Вот кто бы мог подумать, что жизнь так сложится.
– Да, я очень рад, – по-кошачьи гнусавит он, – а то, знаете, за годы преподавания я не раз задумывался, кому и зачем это может понадобиться, однако теперь вижу, что мои труды были не напрасны, даже если от них был толк только одному человеку.
