Глава 7
Смутно сознавая, что шум на другом конце лагеря утихает, Дэйн приглушил звук своего барабана. Поверх него он видел, как раскачиваются и кланяются хаткианские нарушители закона, следуя ритму его ударов. Так же, как и они, он чувствовал власть голоса Тау. Но что может появиться в ответ – этот призрачный фантом, созданный, чтобы запугать их и привести сюда?
Или все же человек, его создатель?
Дэйну казалось, что красноватый свет костра начинает тускнеть, хотя в действительности пламя, взлетавшее над дровами, даже не начинало угасать.
Не ослабевал и густой едкий запах горения. Что из последовавшего затем было реальным, а что – лишь продуктом его расстроенного воображения, Дэйн впоследствии не был в состоянии сказать. Собственно, едва ли у всех, присутствовавших при этом, можно было узнать, видел ли каждый – хаткианин или инопланетянин – только то, что показал ему набор эмоций и воспоминаний. Или же все видели одно и то же?
Что–то скользнуло с востока, что–то не столь ощутимое, как призрачное существо, порожденное туманами болота. Скорее то была незримая угроза находившимся у костра, как бы олицетворявшего сейчас людское товарищество, безопасность и как бы служившего оружием против темных сил этой опасной ночи. Была ли эта угроза лишь в мыслях? Или Ламбрило имел все ж таки какие–то средства осуществить свою месть? Его невидимое оружие было холодным, оно угнетало их мозг, отнимало силы и вселяло слабость. Оно как бы стремилось превратить их в глину, из которой потом можно будет сформировать что угодно. Одиночество, темнота, все противостоящее жизни, теплу и действительности – все это собралось воедино и надвигалось на них из ночи.
Но голова Тау осталась высоко поднятой. Он успешно противостоял этой невидимой угрозе. Внизу, между его крепко упертыми в землю ногами, ярко светился холодным светом охотничий нож.
– Ламбрило! – голос Тау повысился, словно отбрасывая эту невидимую угрозу. Потом он снова запел и ритм его непонятных слов отчасти определил ритм барабана.
Дэйн заставил себя снова бить в барабан, как бы наперекор надвигающемуся из темноты, угрожавшему отнять у них силы и разум. Руки его непрестанно подымались и опускались.
– Ламбрило! Я – Тау с иной звезды, из иного мира под иным небом, приказываю тебе выйти и явить свою мощь против моей! – в тоне, которым были произнесены слова этого требования, звучала резкость приказа.
В ответ возникла новая мощная волна незримой угрозы. Казалось, она способна уничтожить их всех. Волны угрозы накатывались, как волны сильного прибоя, бьющие о берег разбушевавшегося океана. На сей раз Дэйну показалось, что он различает какую–то темную массу. Прежде, чем он успел разглядеть что–нибудь определенное, Дэйн отвел глаза и сосредоточился на движении своих барабанящих рук. Он отказывался верить, что столь мощные силы приведены в действие лишь затем, чтобы уничтожить их. Он не раз слышал, как Тау рассказывал про такие вещи, но выслушанные в привычной обстановке на борту «Королевы», подобные приключения так и оставались только рассказами.
Здесь же, несомненно, была настоящая опасность. Однако Тау, когда волна угрозы окатывала его всей своей мощью, продолжал стоять не склоняясь, как ни в чем не бывало.
И, укрывшись под гребнем этой невидимой разрушительной волны, появился тот, кто был всему этому причиной. То было не привидение, сотканное из болотного тумана, а живой человек. Он шел спокойно, с пустыми руками, как и Тау, и никто не заметил у него оружия. Люди возле костра застонали и повалились наземь, слабо стуча руками о почву. Но когда Ламбрило вышел из темноты, один из туземцев поднялся на четвереньки и задвигался мелкими мучительными толчками. Он пополз по направлению к Тау, его голова раскачивалась на плечах, как голова мертвой скальной обезьяны.
Дэйн перехватил барабан одной рукой, а другой нащупал свой лучевой пистолет. Он попытался выкрикнуть предупреждение, но понял, что не может издать ни звука.
Одна из рук Тау поднялась в направлении приближавшегося туземца и совершила круговое движение. Ползущий, глаза которого закатились так, что остались видны лишь белки, обошел врача, следуя этому жесту. Он направился к Ламбрило, хныча, словно собака, которой не дали выполнить приказ хозяина.
– Вот так, Ламбрило! – промолвил Тау. – Это выяснится только между тобой и мной. Или ты не хочешь показать свою мощь? Неужто Ламбрило так слаб, что должен посылать других выполнять свою волю?
Снова подняв обе руки, врач резко опустил их и коснулся земли. Когда он вновь выпрямился, в его руке был зажат нож, который он швырнул перед собой. Вдруг дым от костра вытянулся в направлении Ламбрило, закрутился вокруг него и исчез. Но там, где раньше был человек, теперь стоял черно–белый зверь. Его рычащая морда олицетворяла кровожадную ненависть, хвост яростно охаживал бока белой кисточкой. Но Тау встретил это преображение смехом, прозвучавшим словно удар кнута.
– Мы оба – мужчины, Ламбрило, я и ты. Так встречай же меня, как мужчина и оставь эти уловки тем, кто лишен ясного зрения. Ребенок играет в детские игры… – голос Тау продолжал греметь, но сам он исчез.
Высокое полосатое существо – чудовищная горилла – стояла теперь перед хаткианским львом. Но это продлилось лишь одно мгновение, а потом космонавт вновь стал самим собой.
– Время игр кончилось, человек с Хатки. Ты пытался охотиться за нами, желал нашей погибели, не так ли? Пусть же теперь смерть будет уделом проигравшему.
Лев исчез и перед ним снова возник Ламбрило. Он стоял приготовившись, как перед смертельной схваткой, зная, что пощады не будет. На взгляд Дэйна хаткианин не сделал ни одного движения, однако костер вспыхнул, будто в него подбросили свежую пищу. Языки пламени отделились от дров и, как красивые и опасные птицы, взлетели в воздух. Они ринулись на Тау и окружили его, начинаясь с земли под его ногами и смыкаясь над его головой.
Они слились и завертелись все быстрее и быстрее, пока Дэйн, удивленно за этим следивший, не увидел как бы сплошное пятно света, сокрывшее Тау в своей огненной сердцевине. Его собственные запястья сильно болели от долгого битья в барабан. Он поднял одну руку, силясь защитить глаза от слепящего света.
Ламбрило запел и тяжкий ливень слов обрушился на них. Дэйн застыл его руки изменили ему, угодив под власть ритма этой чуждой песни! Он тотчас поднял обе руки и опустил их на барабан беспорядочной серией ударов, не имевших отношения ни к песне, требуемой Тау, ни к той, которую пел теперь Ламбрило – бум–ум–ум–ум… Дэйн выбивал это неистово, так лупя в барабан, будто его кулаки попадали в тело хаткианского колдуна. Огненный столб, закачался, завертелся, будто под струей ветра, и исчез. Тау, целый и невредимый, спокойно улыбался.
