Маркус махнул рабам, потому что она вновь начала дрожать; она отчаянно нуждалась в воде.
К тому времени, когда она пила из фляги, он уже вернулся на борт «Значения», готовя двигатель к отлету и задаваясь вопросом, сможет ли он когда-нибудь оставить пределы корабля.
Фалек открыл глаза и обнаружил знакомую картину: Гейбл, отчаянно работающую над его разбитым телом. Она предпринимала все, что могла, чтобы сделать его несчастное существование терпимым.
— Не беспокоитесь, — сказал он слабо. — Не надо обезболивающих, не надо седативов… только дайте мне умереть.
— Я не могу этому помочь, — ответила она, кусая губы. Ее волосы спутались от крови и пота. — Возможно, я эгоистична, но я думаю, что я делаю это только для того, чтобы вы чувствовали себя нормально.
— Вы были правы, ненавидя меня, — шептал он.
— Нет, не была, — произнесла она сквозь слезы. — Можно ли было больше заблуждаться на ваш счет, Мариус. Мне так жалко, так жалко Гира…
— Я, возможно, мог его спасти. — Капсулир смотрел в сторону, его глаза блестели. — Но Винс… он схватил меня за ногу, и Джонас… откинул мою руку.
Он взглянул на нее: возможно, мог его спасти.
Она впервые увидела в нем в гнев, и это явилось подтверждением — в капсулире было куда больше человечности, чем в любом из экипажа «Ретфорда».
Фалек чувствовал, как полное любви спокойствие окутывало его; обманчиво спокойное состояние, которое, он знал, шло извне; нечто зловещее; нечто из его прошлого. Не было никакого сострадания в этой любви или сочувствия его потере.
— Что я должен сделать? — спросил он, игнорируя свое состояние. — Дать обет мести? Поклясться воздаянием? — Он повернул голову к Винсу, лежавшему без сознания. — Или я должен лишь простить?
Гейбл взглянула на Джонаса, стоявшего у переборки со сложенными руками.
— Что бы вы ни решили, — сказала она, — я поддержу вас.
Двенадцать линкоров класса «Апокалипсис» ждали вне цитадели матриарха, каждый ведомый капсулиром, который проводил всю свою жизнь в полной изоляции от остальной части Нового Эдема. Ни один из них никогда не оставлял систему T-IPZB и не участвовал в реальном бою. Выведенные из генов великих воинов прошлого и настоящего, они выращивались для исключительной цели.
Быть вечными Небесными стражами Джамиль Сарум всякий раз, когда бы ее ни взяли в горний мир.
Они были отборными пилотами — паладинами, принесшими присягу ревнителями Веры, преданными только возрождению истинной императрицы и ее трона в центре всех империй.
Тринадцатый линкор — «Абаддон» — появился из ангара. Он пилотировался лично Ее Величеством Королевой, совершавшей первый рейс после ее Божественного Воскрешения.
История однажды сделает запись об этом моменте как о рождении Исправления.
Мариус пробудился от кошмара: Гир просил его о помощи.
Когда потолок грузового отсека бомбардировщика сменил перед его взором ужасный сон, он понял, что находится в одиночестве. «Кошмар был реален, — думал он, закрывая в страдании глаза. — „Ретфорд“ погиб; и Гир мертв». С ногой и рукой, заключенными в наношины, Мариус не мог двигаться, не причиняя себе невыносимой боли.
«Будь спокоен, любовь моя, — шептал ее голос. — Ты теперь в безопасности».
Кто бы она ни была, она хотела, чтобы он забыл свои испытания и вместо этого сосредоточился на ее воодушевляющем присутствии. Но Мариус не давал себя одурачить.
Он твердо решил заставить голос замолчать; его свободная рука коснулась переборки. Он находился на корабле-капсуле; судно было сильным, мощным и хорошо оборудованным и, в отличие от «Ретфорда», функционировало превосходно.
— Я отделил вас от других, — прогудел голос. — Я — Виктор, пилот этого судна. Вы не помните меня, не так ли?
— Нет, — ответил Мариус. — Люди, от которых вы меня отделили, — мои друзья…
— Им не нанесут вреда, — сказал Виктор. «По крайней мере, не я», — думал он. — Что они говорили вам о вашем прошлом?
Мариус почувствовал боль в колене, и в памяти пронеслась вспышка об открытии Винса.
— Что мое имя — Фалек Грейндж, — ответил он слабо. — То, что я — амарр, что я — убийца и что я виновен в государственной измене Империи Амарр.
— Лорд Фалек, — сказал Виктор. — Вы не никакой не убийца… Вы — вождь нашего народа, и честь видеть вас снова укрепляет мое сердце.
— Это ошибка, — покачал головой Мариус. — Любой, кто говорит о Фалеке Грейндже хорошие слова, такой же ублюдок.
— Фалек, большую часть вашей жизни вы были близки к божеству! Сама Джамиль Сарум стремится воссоединиться с вами!
— Это ее имя? — спросил Мариус. — Той, что нашептывает мне? О, в вашем голосе я слышу почтение к ней, и тем не менее это имя абсолютно ничего мне не говорит.
— Она должна стать императрицей амарров благодаря вашим усилиям. Из-за человеческой слабости вы понятия не имеете, чего достигли!
— И чего именно? Привычки забивать женщин и детей, словно скот, из-за недостатка почтения? За что восхвалять «Фалека Грейнджа» — за то, что он изменник и убийца?
— Вы этого не делали, — кричал Виктор. — Гофмейстер объявил награду за вашу голову, как только узнал о ваших усилиях вернуть трон Сарум, и вся Империя будет любить вас, когда узнает правду!
— Если так любят человека, которым мне случалось быть, — усмехнулся Мариус, — тогда Империя столь же омерзительна мне, сколь мое прежнее имя.
— Вы ошибаетесь, — сказал Виктор. — Вам надо только рассказать о нашей вере и о священных писаниях…
— К черту вашу религию, — рыкнул Мариус. — Я предстану перед судом за любые преступления, совершенные Фалеком Грейнджем, но меня не будут называть этим именем когда бы то ни было снова.
«Он намного хуже, чем я представлял, — думал Виктор. — И другим предстоит решить эту дилемму; здесь был человек, который когда-то достиг апогея амаррской славы; не было более великого Паладина, чем Фалек Грейндж. Он желал умереть за убеждения, которые когда-то выделяли его, а теперь он отказывается от них. Надо ли проявлять снисхождение к богохульству и допускать поношение того, что является — или было — наиболее священным для него? Или его следует повторно привести к Вере иными средствами — даже силой, если необходимо?
Но рассматривать этого человека как раба… он был мне как брат!»
Волна сомнения и сострадания прошла через него.
«Это — парадокс бессмертия… если мы рассматриваем жизнь только как будущие воспоминания — всего лишь преходящее существование, которое мы храним в памяти, лишь когда оно удовлетворяет нас, — тогда мы должны рассмотреть каждого клона как независимую жизнь, сводящую на нет качество прошлых деяний из-за несоответствия одной копии — другой?»
