«Они ведь с Индриком однокашники, вместе начинали. Друзья были – не разлей вода. Если ты не в курсе…» – шепнул мне на ухо Свасьян.
Я и впрямь был не в курсе. И никогда не догадался бы о давней дружбе Индрика с Колесниковым. Уж больно хорошо играли они чисто служебные отношения, ни один Станиславский не подкопался бы. Уж больно темпераментно ругались. Да и на вид сверстниками они не казались, все время думалось, что Индрик – младше…
…Он и бегает пить во Тарый-речку,
Он бежит, бежит – вся земля дрожит.
Прибегает он во Тарый-речку,
Забродит он да по щеточку,
Он и воду пьет, как ушатом в себя льет,
Как Тарья-речка сколыхалася,
Сколыхалася, раскачалася,
Раскачалася на двенадцать верст…
Была в этом приблудном отрывке из былины какая-то потаенная правда. Которую мне предстояло еще понять, может быть, спустя годы. Да и на поверхности слов было рассыпано кое-что очень подлинное, точно подходящее к моменту. От забав волшебного единорога-индрика колыхалась на двенадцать верст Тарый-речка. А от деяний Ивана свет Денисовича – раскачались небеса над планетой Глагол. И не на двенадцать верст, а как бы не на тысячи парсеков. Если теория Двинского-Резника – насчет хрононов, которые делают нас одновременно людьми сегодняшнего дня и дня вчерашнего – верна.
…Потом было еще много дорожных хлопот. И хотя взрыв Дуная означал, что торопиться незачем, война не стояла на месте.
Как мне сообщил все тот же осведомленный Свасьян, уже третий день шла стратегическая наступательная операция «Москва». И, видимо, шла она не совсем так, как хотелось бы. А потому штаб Главного Ударного Флота давил на Долинцева, Долинцев подгонял Колесникова: быстрее! еще быстрее! «Ксенофонт» и «Геродот» должны воевать, а не нарезать витки над Глаголом!
Штатная спасательная капсула «Дьяконова» с инженером-механиком, пилотом-навигатором и Х-оператором на борту благополучно приземлилась в ста километрах от Гургсара, в районе кряжа Зойшам. За ними был выслан вертолет В-31, который и доставил звездолетчиков целыми и невредимыми.
Вид у горемык был изнуренный и потерянный, как и у Торпилина. Рассказы же их оказались еще менее информативными. «Согласны с товарищем Индриком»… «Верим в справедливость его решения»… «Готовы ответить по всей строгости закона»…
И как всегда: «Служим России!»
Операция «Москва»
Июнь, 2622 г.
Космодром Хордад
Планета Паркида, система Вахрам
Когда «Ксенофонт» вышел из Х-матрицы, меня вызвали в центральный отсек.
– Саша? На твой счет получена депеша. «Нахимов» видишь?
– Так точно, Валентин Оле… Погодите, какой «Нахимов»? Его же клоны… того? На Восемьсот Первом парсеке, в марте?
Я действительно видел на панораме некий авианосец в деформирующем камуфляже из серых, голубых и темно-зеленых зигзагов. С известным мне «Адмиралом Нахимовым», погибшим в один день с «Тремя Святителями», он не имел ничего общего.
– С командиром споришь, Пушкин? А командир-то – он всегда прав. – Велинич шутливо погрозил мне пальцем. – Перед тобой ударный авианосец «Адмирал Нахимов». Как он именовался в постройке, мне неведомо, знаю лишь, что это один из кораблей проекта 11891 «Слава» и что переименовали его в честь известного тебе геройски погибшего авианосца. Это первый боевой поход нового «Нахимова». Его только что из метрополии пригнали, на усиление Первого Ударного флота.
– А Первый Ударный?..
– Воссоздан, Саша, воссоздан. Не в том количественном составе, что был накануне войны, но, говорят, качество вполне достойное… Да ты все это скоро своими глазами увидишь. В отличие от меня, – сказал Велинич погрустневшим голосом. – Потому как тебе с нашими орлами направо, а мне – налево. Слушай приказ: на вверенном тебе «Дюрандале» совершить одиночный перелет на авианосец «Адмирал Нахимов» и явиться к командиру двенадцатого ОАКР для получения дальнейших инструкций. Вопросы?
Когда Велинич говорил о «наших орлах», он имел в виду штатную авиагруппу «Ксенофонта». Это я понял. А вот кое-чего другого – совсем не понял.
– Вопросы имеются.
– Ну?
– А что орлы? Куда их?
– Любопытной Варваре, Саша, в «контре» сам знаешь, что оторвали.
Из-за выгородки донесся сдавленный смешок Минглиева.
– Понял. Разрешите идти?
– Ладно, расскажу, невелика тайна. Из зоны операции «Москва» только что выведена первая дивизия Х-крейсеров. Пару ракетных можно смело сдавать в утиль, а пара авианосных осталась практически без флуггеров. Поэтому мы с «Геродотом» передаем им свои авиагруппы. Все равно «Ксенофонт» сейчас, как боевая единица, никуда не годится. Утилизатор заменить надо. Гражданских кому-то спихнуть. Люксогена набрать. Вот так…
То, что сообщил Велинич, давало понимающему человеку пищу для размышлений.
Если шесть Х-крейсеров выведены из боя, причем с тяжелыми повреждениями, значит, и весь наш флот понес серьезные потери. А с другой стороны, если авианесущие Х-крейсера спешно пополняют флуггерами, значит, их намерены как можно скорее снова швырнуть в пекло.
То есть: все только начинается.
Все только начинается…
– Ну, гвардеец, бывай.
– До встречи, Валентин Олегович.
Сразу после посадки на «Нахимов» я, как и было велено, поспешил на представление к командиру двенадцатого авиакрыла. Судя по номеру, от своего предшественника новый авианосец унаследовал не только название, но и палубное соединение.
Интересно, а куда перебазировано наше, второе гвардейское, авиакрыло? Вот бы на такой же солидный авианосец, систершип «Нахимова»! А вдруг… никуда не перебазировано? Оставлено в качестве стационарной части в Городе Полковников? Что же это получится – мне придется воевать вместе с совершенно незнакомыми пилотами? Или того хуже: сейчас выяснится, что я должен с попутным транспортом прибыть в расположение своей части, а расположение это – где-нибудь в глубоком тылу?
С такими мыслями я добрался до поста визуального контроля полетов в надстройке «Нахимова», где, как меня заверили на ангарной палубе, сейчас и находится командир авиакрыла.
Однако на посту обнаружился только один из заместителей руководителя полетов, некий кавторанг. Встретил он меня чрезвычайно любезно.
– А, гвардии лейтенант Пушкин!.. Очень рад. Как долетели?
– Спасибо, хорошо. А где бы я мог представиться командиру двенадцатого ОАКР?
– У него в каюте. Это прямо отсюда вниз на лифте до первой палубы, от лифта по коридору направо… На двери обычный командирский шифр: «К-1-12».
– А… Удобно ли, товарищ кавторанг? Все-таки каюта… это как-то… неслужебно?
– Служебно, очень даже служебно. Тем более комкрыла относительно вас так и распорядился. «Прилетит, – говорит, – Пушкин – сразу гони этого ёкарного папенгута ко мне», – заключил кавторанг и широко улыбнулся.
«Папенгут… папенгут… Кто же у них в командирах такой веселый?», – ворчал я, шагая по чистенькому, пахнущему особой, невысказуемой свежестью нового корабля коридору первой палубы.
Вот и дверь с табличкой «К-1-12».
Я постучал.
– Да! – Голос показался знакомым.
«Неужели?!»
Я открыл дверь и переступил комингс.
На койке под иллюминатором, в расстегнутом кителе, валялся, заложив руки за голову, Богдан Меркулов.
– Богдан?!..
Меркулов без лишних слов энергично спрыгнул с койки, подскочил ко мне и крепко обнял.
Отошел на шаг, осмотрел меня с ног до головы, потом заметил:
– А рожа-то желтая.
– Ну уж прямо.
– Желтая-желтая, как лимон.
Я машинально скосился на зеркало, висевшее над умывальником тут же, у входа.
Меркулов расхохотался.
– Поверил! Поверил, салага!.. Но что-то такое есть, скажи? Икс-загар, да?
– Да ерунда. Суконцев сказал, что через неделю уже пройдет. Это вот у экипажей – да…
– Суконцев? Который Вокас?
– Ну да, дитя юбилея. Его-то ты откуда?..
– Доброе утро, Саша. Меня же на «Ксенофонте» трое суток мариновали. С рукой моей. В госпитальном отсеке.
– Я идиот.
– Да… Вокас!.. Когда мне объяснили, что Суконцева в честь ВКС назвали, я от смеха чуть не родил. А потом, уже в стационаре, я этим Вокасом всю палату до истерики довел… Ладно, хрен с ним. Ты-то как вообще? Да садись, не менжуйся.
– Спасибо. Я как… Вот, из командировки. Прибыл в распоряжение.
– Ну и что там… В командировке? – Меркулов заговорщически подмигнул. – Как манихеи? Живы-здоровы?
«Все-то он знает… Какая, к дьяволу, „контра“, если у нас по штабам все обо всем судачат?»
Но я решил не поддаваться на провокации – у меня была подписка. Если где-то происходят утечки информации, пусть себе происходят. Я к ним не хочу иметь никакого отношения.
– Да так… – ответил я уклончиво. – Вроде бы мир спасли. Но я там, честно говоря, все больше в сторонке курил. Так что хвастать особо нечем.
– Мир спасли? Молодцы. Герои… – Меркулов вдруг сделался невероятно серьезен. – Слушай, ты мне хотя бы намеками разъясни, что вы там, герои, нарыли. А то от этого «Приказа номер двести два» впору вешаться.
