Биополе пианистки возбуждало ответные всплески полей. Стихийно возникала автоколебательная система, в которой, подобно электрическим колебаниям, генерировались эмоции, причем их амплитуда тысячекратно превышала эмоциональный потенциал не только каждого слушателя в отдельности, но и самой Джонамо.
Подсознательно догадываясь об этом, она отказывалась от выступлений по глобовидению. Джонамо опасалась, что первая же такая передача необратимо разрушит притягательную силу ее музыки. С другой стороны, играя на рояле, она вела страстную пропаганду против дегуманизации искусства, обездушивания людей. А пропаганда должна быть массовой, только тогда она принесет плоды.
Это противоречие угнетало Джонамо. Ей начало казаться, что она взялась за принципиально неразрешимую задачу и закономерно зашла в тупик.
— Меня слышат тысячи, пусть десятки тысяч, — жаловалась она матери. — А людей миллиарды.
— Тебе нужны ученики, — посоветовала мать. — И если у каждого из них появятся свои ученики, ты достигнешь цели.
Джонамо понимала, что мать права. Когда-нибудь, очевидно, так и будет. Но сегодня… Занятия с учениками требуют времени, а где его взять? Нет, в первую очередь нужно обзавестись не учениками, а последователями, единомышленниками!
Не догадывалась Джонамо, что и без глобовидения ее музыка овладевала людьми, брала реванш за долгие годы забвения. Одна из причин — записи, которые слушатели делали во время концертов. Конечно, записи не могли заменить живой музыки, и люди понимали это. Но даже запечатленная мнемокристаллами, музыка Джонамо производила неизгладимое впечатление.
«Насколько же должно быть сильнее непосредственное восприятие!» — думали те, кому еще не посчастливилось побывать на концертах Джонамо. Их интерес подогревали передаваемые из уст в уста восторженные отзывы.
Послушать ее стекались отовсюду. Импровизированные концертные залы не вмещали всех желающих. Никогда прежде молодая женщина не получала такого удовлетворения, не испытывала большего упоения делом своей жизни.
В перерывах между концертами она едва успевала восстановить, казалось бы, полностью исчерпанные силы. Передохнув, вновь садилась за инструмент.
Когда, готовясь к игре, Джонамо на минуту застывала над клавиатурой, слушатели переставали дышать, как будто звук их дыхания мог спугнуть ее волшебную музыку. Многие смотрели на пианистку, точно религиозные фанатики древности на сошедшую с небес святую.
Девяносто девять слушателей из ста покидали концертный зал восторженными приверженцами Джонамо, сотый — ее убежденным и встревоженным противником.
Исследовательский звездолет «Поиск», один из двух оставшихся, кораблей галактического класса, барражировал в заутопийском пространстве, ведя наблюдения за источниками вакуумных волн. Второй звездолет — «Зов», — на котором погиб муж Джонамо Крил, с того времени был на приколе, и командир «Поиска» Гюнт не без оснований опасался, что его корабль рано или поздно постигнет такая же грустная участь.
Астронавтика давно уже утратила героический ореол, превратилась в средство транспортного обслуживания Утопии. «И сегодня, — думал Гюнт, — «Поиск» остается единственным реликтовым отголоском ее былого величия».
Предки мечтали о покорении пространства, об экспорте разума на планеты других звездных систем. Этим честолюбивым замыслам не суждено было исполниться. Утопия, задуманная как галактический форпост, плацдарм для начала космической экспансии, стала ее вершиной и… концом, выродилась в планетарную богадельню…
Гюнт понимал, что кризис астронавтики был предопределен тенденциями в развитии человечества, возобладавшими в последние десятилетия.
Галактические полеты сочли экономически бесперспективными, а связанный с ними риск — не оправданным.
Гюнт, уже немолодой человек, относился к последнему, не по очередности, а по очевидному отсутствию будущности, поколению звездолетчиков-первопроходцев. Раньше он летал на «Зове», дружил с Крилом, тяжело пережил его гибель и до сих пор мучился, пытаясь понять, зачем бортинженер пошел на верную смерть. Не доверял автоматам? Счел, что ситуация выходит из-под их контроля? Действовал в состоянии аффекта или сознательно пожертвовал собой?
Сейчас, на «Поиске», Гюнту отчаянно не хватало Крила. Нынешний бортинженер — человек совсем иного склада, угрюмый, неразговорчивый. Да и второй член экипажа космогонист Занг настолько увлечен своими вакуумными волнами, что ничего иного для него не существует.
У каждого из них ясно очерченный круг обязанностей, и нет нужды поминутно общаться. Главное, они обладают идеальной психологической совместимостью, и не оттого ли, что не мозолят друг другу глаза?
Роль командира кажется символической, она как бы зарезервирована на случай экстремальной ситуации. А его обязанности навигатора сводятся к дублированию бортовых компьютерных систем управления.
И все же Гюнт не считал себя придатком компьютера, сознавая, что присущая человеку нестандартность логического мышления дает ему неоспоримое преимущество перед самым совершенным из автоматов.
Коренастый, основательный, с цепким взглядом и бледным, как у большинства звездолетчиков, лицом, он не мыслил себя вне космоса. Однако в редкие месяцы возвращения на Мир никогда не надевал прилюдно серебристо-голубую форму астронавта, инстинктивно чувствуя ее неуместность там, где любая форма воспринимается как нелепый пережиток, посягающий на индивидуальность человека.
И он всегда покидал Мир с облегчением. Навигационная рубка была для него родным домом и в то же время вмещала в себя оставленную во Вселенной планету.
Корабельная мнемотека позволяла ему заполнить время по своему усмотрению: не сходя с пилотского кресла совершить восхождение на заснеженную горную вершину, свергнуться в прозрачном поплавке-амортизаторе с гребня водопада, скакать на иноходце по девственным прериям, которых, увы, не существует в действительности. И хотя все эти реалий были иллюзорны, Гюнт получал заряд бодрости. Мышцы его ныли от здоровой усталости: биотоковый массаж, сопровождавший иллюзию, был вполне реален и не оставлял места гиподинамии.
Звездолетчик часами играл сам с собой в компьютерные игры, тренируя реакцию, моделируя «нештатные» ситуации, разрешая головоломные задачи, которые могут возникнуть в самый неподходящий для обдумывания момент. Но всем этим занималось как бы одно полушарие его мозга, да и оно оставалось в мобилизационной готовности, а другое с холодной сосредоточенностью анализировало показания счетчиков, считывало информацию с дисплеев, прокладывало курсовую линию на хранимых в памяти многомерных навигационных картах, пеленговало звезды…
