Мы сняли шлемы, и сразу стало, как в духовке.
Козерог бросил железяку и радостно сказал:
— Так вы еще не сдохли, уроды!
А я спрашиваю:
— Вы атмосферу проверяли?
Фэнси говорит:
— А как же! Смотрю — Козерог сошел на берег и не окочурился. Значит, думаю, кислород тут есть. Народная примета такая.
Я говорю:
— А серьезно?
Козерог говорит:
— А серьезно, мой анализатор показывал кислорода сорок процентов. Пока не сдох.
Я говорю:
— А больше он тебе ничего не показал, пока не сдох?
Козерог говорит:
— Очень хорошую погоду. Кислорода много, вредных примесей нет, приятная теплая температура. Вокруг огромный классный пляж, и мы с Фэнси уж собрались идти купаться, только решили сперва зайти за вами.
Котик говорит:
— А где море?
Эти двое сложились пополам от смеха, а Фэнси простонал сквозь зубы:
— Вот ты, сладенький, и поищешь.
А я тем временем огляделась вокруг. И увидела, что все наши машины в сборе.
Они все лежали в белом горячем песке, кто — кормой, кто — боком, как игрушки, которые кто-то в песочницу из корзинки высыпал. А еще я увидела патрульный звездолет с Хитши, который закопался в песок носом. И в стороне от нас, в километре примерно, валялся хитшанский грузовик, разбитый почти вдребезги. И с моей точки зрения весь обозримый мир был — белесое небо, белый песок, над которым дрожал раскаленный воздух без вредных примесей с большим процентом кислорода, и белое солнце, ослепительно яркое. И яркий белый свет лез в глаза, как дым.
Фэнси говорит:
— Правда, тут клево?
Мы с Котиком переглянулись, потом — с Козерогом. И я сказала:
— Не нахожу.
Козерог говорит:
— Последний бой у нас был около Надежды. А это, получается, Безнадега. Правда, стильное название для базы? Теперь мы будем тут жить, если только у кого-нибудь электроника не уцелела.
Я говорю:
— Вот здорово. А что, у вас что-то с машинами?
И они опять начали смеяться, и я поняла, что это у них нервное, и решила пока к ним не приставать. И тут мы услыхали, как кричит Рыжий, откуда-то сверху, будто с неба:
— Эй, мужики!
Мы посмотрели. Он отдраил люк и стоял в проеме. И до песка было метров шесть, потому что его машина завалилась на правый борт.
Козерог кричит:
— Ты веревку какую-нибудь поищи или трос!
Рыжий кричит:
— Зачем?
Козерог:
— Удавиться, амеба! Если тебе не додуматься, как спуститься!
Рыжий исчез в люке. Из-за его корабля вышли Чамли, пилот Чамли и Череп. И пилот Чамли был совершенно зеленый, не землистого, к примеру, цвета, а нежно-салатового, какими обычные антропоиды никогда не бывают. И он сел на полоску тени и стал мотать головой.
Я присела рядом с ним на корточки и говорю:
— Тебе от жары плохо или ты ушибся? Ты отвечай быстренько, потому что стимуляторы на эти случаи разные нужны.
Не успел он мне ответить, как Чамли говорит у меня из-за спины:
— Наш Луис — ко всякой дырке затычка. И неустраним, как вирус. Круто.
Козерог говорит:
— Уймись уже, а?
А пилот Чамли говорит:
— Я не знаю, меня тошнит. У нас в мире так жарко ваще не бывает никогда. У нас всегда дождь.
Тогда я задрала ему рукав и вколола климатический стимулятор. А потом говорю:
— Надо проверить, как там Бриллиант и Гад. Может, они ранены и выйти не могут.
А Череп хохотнул и говорит:
— Вспомнил! Гад еще в бою накрылся. И Бриллиант, надо думать, с ним заодно — потому что его уже давно не слышно.
Я посмотрела на машину Гада, всю черную от копоти. И на крылья Бриллианта, в песке по самую корму. И подумала — неужели внутри звездолетов их трупы? И мы даже не посмотрим?
И говорю:
— Чамли, надо проверить, как хочешь.
Чамли смерил меня взглядом и говорит:
— Что надо проверить, дак это можно ли воскресить электронику хоть у кого-то. Потому что лично я тут гнить не собираюсь. Может, придется из всех колымаг собирать пару годных в дело. А те две жестянки явно мертвые, невооруженным взглядом видно.
Я говорю:
— Козерог, это твой резак?
Козерог поднял резак и говорит:
— Пойдем, поглядим. Ты, похоже, прав.
Чамли говорит:
— Пойдете целые машины проверять.
А его пилот, еще бледный, но уже не такой зеленый, говорит:
— Брось, Чамли, тебе что, задницу напекло? Воздух есть, хавка есть, времени много — пусть они проверяют.
Чамли скрипнул зубами и пнул его в бок ногой. И говорит:
— А ты, Дождь, сиди и молчи, если, типа, самый немощный. Знал бы я, что ты так расклеиваешься, хрен бы я тебя взял, урод.
Я не успела уследить, когда Дождь вытащил пистолет. Я только услышала, как хлопнул выстрел. И Чамли схватился руками за грудь, и посмотрел на Дождя, и глаза у него были совсем детские — удивленные безмерно. А Дождь отвел со лба мокрые волосы рукой с пистолетом и говорит:
— Меня, Чамли, ни одна падла ногами не била. И не будет.
И Чамли упал в песок рядом с ним. А все стояли и смотрели.
Я его перевернула на спину и вытащила диагност из аптечки. А у него кровь текла сквозь пальцы, а потом потекла изо рта. И он сказал:
— Луис, я… — и замолчал. А через минуту диагност запищал.
Выстрел Дождя его так ранил, что надо было в клинику. Наверное, там сделали бы операцию, или заменили бы его сердце синтетикой. Но тут я ничего не могла поделать. И он сначала умер клинически, а потом умер совсем. И я стояла рядом с ним на коленях, в песке, как в горячей каше, и мне ужасно хотелось плакать над ним, хотя он был моим врагом.
А все охотники стояли вокруг и смотрели. Рыжий спустился, и ему Фэнси шепотом рассказал, в чем дело. А Козерог сказал, в конце концов:
— Ну че, Луис, тут уже ловить нечего. Его надо закопать и идти смотреть, как там Гад с Бриллиантом, да?
И я сказала — да.
Череп и Фэнси начали копать в песке могилу, около его звездолета. Дождь остался сидеть в тени и приходить в себя, а мы, все остальные, пошли смотреть.
Мы вырезали в броне у Гадовых крыльев маленькую дыру, чтобы ее легко было заварить, если что. И мы с Котиком пролезли в эту дыру, а резак отдали Козерогу, чтобы он пока открыл машину Бриллианта. И Козерог с Рыжим ушли.
В машине у Гада было прохладнее, чем снаружи, но пахло горелой изоляцией и было почти совсем темно. Мы разыскали фонарь и включили. И сразу стало видно и пробитые щиты, и сгоревшие ячейки. И пробираться вдоль отсека было неприятно, как внутри мертвого зверя.
Потом мы вошли в рубку. Там было светло из-за экранов обзора, и мы увидели Гада. Он ничком лежал на пульте управления, и весь пульт был залит кровью. Кресло висело под каким-то странным углом, а привязные ремни с одной стороны вырвало напрочь.
Когда мы переворачивали Гада, то почти не сомневались, что он необратимо мертвый. Но он матюгнулся сквозь зубы даже раньше, чем что-то высветилось на диагносте.
С Гадом вообще все было гораздо лучше, чем я думала. Его поранили осколки стекла, когда один дисплей разлетелся, и на ускорении он оказался в очень неудачной позе, поэтому его, конечно, помяло сильнее, чем могло бы. Но хватило стандартной аптечки, чтобы зашить раны у него на лице и вправить сломанные ребра. Поэтому мы просто накачали его стимуляторами и уложили поудобнее, чтобы он поспал, пока будет восстанавливаться.
Мы с Котиком уже выбирались наружу, когда услышали, как меня зовет Фэнси. Голос у него, почему-то, был панический, и мне это ужасно не понравилось, потому что ни трусом, ни истериком он не был совершенно точно.
И мы побежали, хотя это было очень непросто, потому что ноги вязли в песке. И еще издали увидали всю нашу компанию, которая собралась вместе и что-то рассматривала. Среди охотников был совершенно целый Бриллиант, который явно пришел туда своими ногами — а у них под ногами лежал мертвый Чамли, которого они так и не похоронили.
Я подошла и говорю:
— Что-то случилось, да?
А Фэнси говорит:
— Мы хотели выкопать поглубже, и наткнулись вот, — и показывает пальцем.
Песок осыпался, но яма у них, действительно, получилась глубокая. А на дне ямы я увидела мумию.
Мне никогда раньше не случалось видеть мумии не в кино, но я догадалась. Это был очень старый труп, который высох в горячем сухом песке до совершенно деревянного состояния. Это был труп антропоида, в черном мундире, черных узких штанах и магнитных ботинках. На рукавах мундира и на груди слева у него были нашивки в виде красного круга с черной загогулиной. Он при портупее, с пистолетом на поясе, с примкнутой аптечкой и с портативным передатчиком в нарукавном чехле. И все это мне что-то напомнило, но я никак не могла уловить, что именно. Но мне тоже стало очень серьезно не по себе.
Но я взяла себя в руки и говорю:
— Надо же. Тут уже кого-то когда-то хоронили. И он был вполне таким цивилизованным человеком.
