— Вы хотите сказать: без приказа военного министра, подтвержденного голосованием Генеральной Ассамблеи.
— Когда отдать приказ, я ему подскажу, — сказала она, — но передадите вы сами. У него яйца отвалятся, если он услышит это от бабульки вроде меня.
— Ну, такого мы, конечно, не допустим. Держите меня в курсе, если что-то узнаете. Я поговорю с пишущей-вещающей братией и позабочусь, чтобы в его заявлении не было подтекста.
— А за утечку видео атаки виновник ответит передо мной, — добавила она.
— Если утечка случится, ответственный за нее будет обвинен в государственной измене, предстанет перед трибуналом и отправится в лунную каторжную колонию пожизненно.
— Более или менее так.
— Не пропадайте из вида, Крисьен. Времена трудные; чем меньше сюрпризов, тем лучше.
— Да, сэр, — согласилась она. Связь прервалась, экран потемнел. В нем светлыми пятнышками отразились ее оранжевое сари и седые волосы. Другое пятно: белый цвет и хаки — было Сореном.
— У вас мало работы?
— Нет, мэм.
— Так валите отсюда.
— Да, мэм.
Она услышала за спиной его удаляющиеся шаги.
— Сорен!
— Мэм?
— Мне нужен список свидетелей по делу Эроса. И пусть по каждому даст заключение психоаналитик, если этого еще не сделано.
— Вам распечатку показаний?
— Да, и ее тоже.
— Сделаю как можно быстрее.
Дверь за ним закрылась, и Авасарала опустилась в кресло. Ноги гудели, головная боль, с утра топтавшаяся где-то на заднем плане, выступила вперед и подала голос. Будда безмятежно улыбался, и она хихикнула, словно поделившись с ним шуткой. Ей хотелось домой: посидеть на крылечке, слушая фортепьянные упражнения Арджуны.
А вместо этого…
Под рукой была служебная связь, но она вызвала Арджуну через ручной терминал. Суеверное чувство заставляло отделять семейные дела от рабочих даже и таких мелочах. Муж сразу ответил на вызов. Короткая бородка на его угловатом лице уже почти совсем поседела, но юмор во взгляде сквозил прежний, не исчезая, даже когда Арджуна плакал. От одного взгляда на мужа ей полегчало.
— Я вернусь поздно, — сказала она, тут же пожалев о своем деловитом тоне. Арджуна кивнул.
— Я потрясен, нет слов. — Даже сарказм у него был мягким. — Тяжела сегодня маска?
Он называл это «маской». Словно женщина, которую она представляла миру, была поддельной, а та, что говорила с ним или рисовала наперегонки с внучкой, — подлинной. Авасарала считала, что муж ошибается, но выдумка казалась такой утешительной, что она всегда ему подыгрывала.
— Сегодня очень тяжела. Чем ты занят, любимый?
— Читаю черновик диссертации Кукурри. Над ней еще надо поработать.
— Ты в кабинете?
— Да.
— Лучше бы вышел в сад, — посоветовала она.
— Потому что в сад хочется тебе? Выйдем вместе, когда вернешься домой.
Она вздохнула.
— Это может быть очень нескоро.
— Разбуди меня, и погуляем.
Она тронула экран, и Арджуна улыбнулся, словно в ответ на ласку. Авасарала разорвала связь. По давней привычке они не прощались: один из тысяч маленьких обычаев, возникающих за десятилетия брака.
Повернувшись к рабочей системе, Авасарала вывела на экран тактический анализ сражения на Ганимеде, профили интеллекта ключевых фигур в командовании Марса и программу встречи, уже составленную генералами после совещания. Вынув из сумочки фисташку, она хрустнула скорлупой, погрузившись в сырую информацию, позволив сознанию плясать в ее волнах. В окне за спиной сквозь зарево огней Гааги пробивались новые звезды, но Венера была по-прежнему ярче всех.
Ему снились длинные изогнутые коридоры, наполненные чудовищами-полулюдьми. Проснулся он в темной каюте от громкого гудка и довольно долго возился с незнакомыми креплениями койки. Отстегнувшись, подлетел вверх: значит, микрогравитация. Гудок повторился. Холден оттолкнулся от кровати к стене и нажал кнопку, осветив каюту. Здесь было тесно. У одной переборки — койка-амортизатор модели семидесятилетней давности, втиснутая поверх личного рундука, в углу — туалет и раковина, а напротив — стенная панель с названием корабля: «Лунатик».
Панель прогудела в третий раз. Теперь Холден нажал кнопку ответа и спросил:
— Где мы, Наоми?
— Последнее торможение перед высотной орбитой. Ты не поверишь, они поставили нас в хвост!
— В хвост, в смысле — в очередь?
— Да, — подтвердила Наоми. — По-моему, они задерживают все корабли, побывавшие на Ганимеде.
— Дерьмо! Они на чьей стороне?
— А есть разница?
— Ну, — принялся объяснять Холден, — на Земле я в розыске за похищение пары тысяч ядерных ракет и передачу их АВП, а Марс из-за меня лишился всего одного корабля. Полагаю, и наказания будут разными.
— В любом случае сидеть тебе за решеткой до скончания века, — рассмеялась Наоми.
— Ну, тогда считай, спрашиваю из чистого занудства.
— Те, что нас задержали, похожи на корабль ООН, но рядом торчит марсианский фрегат, наблюдает за обработкой.
Холден в душе возблагодарил Фреда Джонсона, который еще на Тихо убедил его отказаться от «Росинанта» и лететь к Ганимеду на свежеотремонтированом «Лунатике». В нынешнем флоте АВП этот грузовик выглядел самым безобидным и привлекал гораздо меньше нежелательного внимания, чем военный корабль, похищенный у Марса. Они оставили «Роси» подальше от Юпитера, в местечке, куда вряд ли кто заглянет. Алекс заглушил все системы, кроме очистки воздуха и пассивных датчиков, и теперь, наверное, валялся в своей каюте под грудой одеял и с грелкой, ожидая вызова от них.
— Отлично, я сейчас поднимусь. Сообщи Алексу ситуацию через направленный луч. Если нас арестуют, пусть ведет «Роси» на Тихо.
Холден открыл ящик под койкой и вытащил из него тренировочный костюм. Одежда сидела плохо. На спине куртки было название корабля: «Лунатик», на нагрудном кармане имя хозяина: Филипс. Если верить корабельному журналу, взломанному кудесниками с Тихо, Уолтер Филипс был механиком первого разряда и основным торговцем оборудованием, украдкой вынесенным с грузовика. По чину он числился третьим из трех. Учитывая репутацию Филипса в Солнечной системе, Холден мог только радоваться, что, согласно роли, ему не придется встречаться с властями.
Он умылся над крошечной раковиной — вода не текла, использовались влажные салфетки и мыльные валики — и с отвращением поскреб бородку, вынужденную дань маскировке. Прежде он никогда не носил бороду и оказался разочарован, обнаружив, что она вышла неровная и клочковатая. Амос, который из солидарности тоже перестал бриться, щеголял теперь роскошной львиной гривой и подумывал ее оставить — уж очень она ему шла.
