Он посмотрел на свои руки и сцепил пальцы.
— Хочу, чтобы ты знала: я никогда бы не смог сделать то, что сделала ты. Я не знаю, что случится, когда вы вернетесь домой. Как там воспримут ваше появление. Но, черт побери, если они причинят тебе страдания, если случится что-то плохое, мы придем тебя выручать.
— Сэм, зачем преувеличивать опасность этой миссии?
— Со всем уважением к точке зрения майора, все-таки мы не допустим, чтобы вы попались в ловушку Ахимса. Это верно. Но хотя мы и уверяли Пашти, что все будет в порядке, люди удивительно тупы. Конечно, Ахимса хотят избавиться от нас. А сама ты уверена в том, что парни на Земле не ударят тебя ножом промеж ребер, стоит тебе зазеваться? Если они сделают что-то подобное, мы явимся, и пусть поможет им бог. Я не уверен, что смогу удержать своих ребят, даже если и попытаюсь.
Она почувствовала какую-то тяжесть в груди, что-то теплое подступало к горлу.
— Спасибо тебе, Сэм. Но помни, держи все это при себе, это крайний случай.
— Ты заслужила уважение многих, майор, — он покачал головой, глубокое чувство отражалось на его лице. — Знаешь, как правило, мне приходилось чуть ли не разбивать Мэрфи башку, чтобы заставить его козырять старшему чину. Но когда дело касается тебя, он не только вытягивается в струнку и салютует, он всегда говорит: “Да, мэм”, и скажет то же самое, если ты прикажешь ему перерезать мне глотку.
Она рассмеялась.
— Я думаю, ты недооцениваешь способностей своего лейтенанта. Он гораздо умнее, чем думает сам о себе, но сейчас, мне кажется, он начал догадываться о собственной сообразительности.
— Может быть. Но вот что. У меня появилось странное ощущение, странное предчувствие. Близятся неприятности. Мы ничего не упустили? Бог знает, но слишком уж легко все получилось. Как бы нам не пришлось расплачиваться за эту легкость.
— Я разделяю твои опасения,
— Ну, может, у тебя есть мысли и получше о том, во что мы влипли. Но я хотел бы, чтобы ты взяла кое-что на заметку. Может, это спасет тебя однажды. Виктор — чертовски хороший офицер. Он проницателен, он ловок, и он вовсе не дурак. Я очень уважаю Виктора, я даже не мог предположить, что буду так восхищаться им, но его блестящие способности особенно проявляются в умении приспосабливать стратегию и тактику к ситуации. Помни об этом, майор. Потому что я знаю, что ты влюблена в Виктора…
— Капитан Даниэлс!
— Дослушай меня. Не важно, что ты там думаешь о Викторе, но если ты попадешь в затруднительное положение, зови Мэрфи. Конечно, с ним всегда немного хлопотно, но все-таки, пока Виктор обдумывает стратегию, Мэрфи уже действует. Он импульсивен, у него дьявольская интуиция. И в каком бы сражении мы ни были вместе с ним, в критической ситуации он никогда не ошибался. Доверься ему.
Она перевела дыхание, стараясь успокоить бешеный стук сердца.
— Очень хорошо. Спасибо тебе, Сэм. Я подумаю над твоими словами. Пора сменить тему. Раштак уже приходит в себя?
— Пятьдесят на пятьдесят — как и всякое существо, у которого выбили почву из-под ног. Привычная жизнь рухнула, превратилась в пыль под его вибраторами. Он приспосабливается, старается нащупать верный путь в том кошмаре, в котором оказался. Он страшно обрадовался, узнав, что мы не поедаем своих мертвецов. Ему не очень-то нравится наше присутствие, но он рад, что остался жив, что мы не хрюкаем и не испражняемся в коридорах. Лучше всего то, что люди и Пашти отлично уживаются друг с другом. Но советники все еще чувствуют себя неловко. Они искренне расположены к нам, но все-таки именно мы принесли с собой несчастье и еще…
— Что?
— Мы устанавливаем машины-убийцы на кораблях Пашти. Раштак понимает почему и разумом сочувствует этой мере, но на уровне эмоций ему это противно. — Сэм стукнул ногой по полу. — Честно говоря, я не осуждаю его за это. Пока мы не явились, у них была просто райская жизнь. Нет войн, нет сражений, просто каждые семьсот шестьдесят лет легкое сумасшествие.
— Но если Овероны смягчатся…
— Не смягчатся. Мы с Раштаком долго говорили об этом. Он не представляет себе другого выхода, но мы поставили его в трудное положение. Из этических соображений он не мог выгнать нас: если бы он сделал так, это было бы еще хуже, чем замысел Толстяка в отношении Пашти. Ведь Ахимса не смущены, не охвачены отвращением, они мыслят категориями геноцида. Но больше всего он страдает от мысли о том, что Ахимса лгут. Его драгоценный идол свалился с пьедестала — и когда он упал на пол и разбился, Пашти увидели, что он набит песком.
Она прикусила нижнюю губу, глядя на звезды,
— Ладно, заботься о них, Сэм. Старайся, чем можешь, облегчить их страдания.
Он кивнул.
-Однако я тебе не завидую. Что будет, когда вся галактика увидит, как люди ненормальны? Ты уверена, что галактика с радостью примет в свои объятия правоверных исламских фундаменталистов? А твердолобых политиков с их улыбочками и двурушничеством? А продавцов подержанных автомобилей? А, кроме этих, есть ведь еще адвокаты с туго набитыми портфелями и телевизионные пророки, которые рыщут в поисках новых способов потуже набить карманы? Какой подарочек для звезд! Сливки человеческого общества! Все будут знать, какие мы психи. А что ты скажешь о тех людях, которые в бакалейных лавках покупают журналы со статейками вроде “Родился малыш с мозгом шимпанзе”? Ты хочешь, чтобы Пашти узнали, что мы позволяем таким людям запросто разгуливать по улицам?
Она подняла руки и бессильно уронила их.
— Знаешь, как подумаешь об этом, начинаешь понимать, почему они хотят держать нас взаперти. С ними трудно спорить — их аргументы кажутся разумными.
— Если уж мы заговорили о психах, что там с Толстяком?
— Ничего нового. — Она кинула на него укоризненный взгляд. — Разве так уж необходимо было посылать его в ведре?
Он усмехнулся и хихикнул.
— Казалось, что это удобно. — После продолжительного молчания Сэм произнес: — Прости, что я говорил так о Викторе.
— Что заставляет тебя думать…
— Я всегда играю в покер с белыми ребятами. Если у них хорошая карта, их уши слегка краснеют. Видишь ли, это ваша проблема, проблема белых людей. Кожа такая бледная, всегда вас выдает. Черный ученик многое может прочитать в ваших голубых глазах. В изменении цвета кожи, в расширении зрачков, в разных других вещах, конечно, ты никак не показывала, что ты выделяешь его среди других; но, когда появлялся Виктор, ты менялась. Почти неуловимо, но менялась. Ты подолгу смотришь на него, задумавшись. Ты переживаешь из-за него.
Она признала свое поражение.
— Кажется, у тебя все схвачено.
Сэм кивнул, возвращаясь взглядом к звездам.
