Если б она действительно недолюбливала меня… Хотя, о чем я говорю? Вряд ли это понятие ей доступно. Может, оно и к лучшему, подумал я, запирая дверь спальни. Симпатии, антипатии — это для нее чересчур человеческие чувства. Она видела во мне просто нежелательную помеху, нечто, отвлекающее от дела во имя пустопорожних разговоров.
В конце концов я решил: ее проблема в том, что она мало общалась с людьми вне клиники. Скорее всего, она их воспринимает сквозь призму собственного существования. Для Прис люди важны не сами по себе, а в зависимости от их воздействия на нее — позитивного или негативного…
Размышляя таким образом, я снова попытался устроиться в постели: вжался одним ухом в подушку, а другое накрыл рукой. Так шум был чуть меньше, но все равно я слышал щелканье ножниц и звук падающих обрезков — один за другим, и так до бесконечности.
Мне кажется, я понимал, чем привлек эту девочку Сэм К. Барроуз. Они — птицы одного полета, или, скорее, ящерицы одного вида. Тогда, слушая его в телевизионном шоу, и теперь, разглядывая обложку журнала, я все не мог отделаться от впечатления, что с черепа мистера Барроуза аккуратно спилили верхушку, вынули часть мозга, а вместо него поместили некий приборчик с сервоприводом, ну знаете, такую штуку с кучей реле, соленоидов и системой обратной связи, которой можно управлять на расстоянии. И вот Нечто сидит там, наверху, касается клавиш и наблюдает за судорожными движениями жертвы.
Но как все же странно, что именно эта девушка сыграла решающую роль в создании такого правдоподобного симулякра! Как будто подобным образом она пыталась компенсировать то, что не давало ей покоя на подсознательном уровне — зияющую пустоту внутри себя, в некоторой мертвой точке, которой не полагалось пустовать…
На следующее утро мы с Мори завтракали в кафе, неподалеку от офиса «МАСА». Мы сидели вдвоем в кабинке, и я завел разговор:
— Послушай, и все же, насколько твоя дочь сейчас больна? Ведь если она все еще находится под опекой чиновников из Бюро психического здоровья, то она должна…
— Заболевания, аналогичные ее, окончательно не излечиваются, — ответил Мори, потягивая апельсиновый сок. — Это на всю жизнь. Процесс идет с переменным успехом, то улучшаясь, то снова скатываясь к сложностям.
— Если бы сейчас Прис подвергли Тесту Пословиц Бенджамина, ее бы снова классифицировали как шизофреника?
— Думаю, Тест Пословиц здесь вряд ли понадобился бы, — задумчиво сказал Мори. — Скорее, они использовали бы советский тест Выгодского — Лурье, тот самый, с раскрашенными кубиками. Мне кажется, ты не понимаешь, насколько минимальны ее отклонения от нормы. Если вообще тут можно говорить о норме.
— Я в школе проходил Тест Пословиц — тогда это было непременным условием соответствия норме. Ввели его, наверное, года с 75–го, а в некоторых штатах еще раньше.
— Судя по тому, что мне говорили в Касанинской клинике при выписке, сейчас она не считается шизофреником. У нее было такое состояние примерно года три, в средней школе. Специалисты проделали определенную работу по интеграции личности Прис, и нам удалось вернуться к точке, на которой она находилась примерно в двенадцать лет. Ее нынешнее состояние не является психотическим, а следовательно, не подпадает под действие Акта Мак–Хестона. Так что девочка вольна свободно перемещаться, куда захочет.
— А мне кажется, она невротик.
— Нет, у нее то, что называют атипичным развитием личности или же скрытым или пограничным психозом. В принципе, это может развиться в навязчивый невроз или даже полноценную шизофрению, которую ставили Прис на третьем году средней школы.
Пока мы поглощали завтрак, Мори рассказал мне, как развивалось заболевание Прис. Она изначально была замкнутым ребенком, как это называют психиатры — инкапсулированным или интровертом. Характерной чертой такого характера являются всевозможные секреты, ну знаете, типа девичьих дневников или тайников в саду. Затем, где–то в девятилетнем возрасте у нее появились ночные страхи, причем это прогрессировало настолько бурно, что к десяти годам она, превратилась в лунатика. В одиннадцать Прис заинтересовалась естественными науками, особенно химией. Она посвящала этому все свое свободное время, соответственно, друзей почти не имела. Да они ей были и не нужны.
Настоящая беда разразилась в старшей школе. Прис стала испытывать серьезные трудности в общении: для нее было невыносимо войти в общественное помещение, например, классную комнату или даже салон автобуса. Стоило дверям захлопнуться за ее спиной, как девочка начинала задыхаться. К тому же она не могла есть на людях. Она могла вырвать пищу, если хотя бы один человек наблюдал за ней. И при этом у нее стала развиваться неимоверная чистоплотность. Вещи вокруг нее должны были находиться строго на своих местах. С утра до вечера она бродила по дому, неустанно все намывая и начищая. Не говоря уж о том, что она мыла руки по десять–пятнадцать раз кряду.
— К тому же, — добавил Мори, — она начала страшно полнеть. Помнишь, какой она была крупной, когда ты ее в первый раз увидел. Затем она села на диету, стала буквально морить себя голодом, чтобы сбросить вес. И это все еще продолжается. У нее постоянно то один, то другой продукт под запретом. Даже сейчас, когда она уже похудела.
— И вам понадобился Тест Пословиц, чтобы понять, что у ребенка не все в порядке с головой! Какого черта ты мне тут рассказываешь!
— Наверное, мы занимались самообманом, — пожал плечами Мори. — Говорили себе, что девочка просто невротик, ну, там, фобии всякие, ритуалы и прочее…
Но больше всего Мори доставало, что его дочь в какой–то момент стала терять чувство юмора. Взамен славной дурочки, то хихикающей, то глупо–сентиментальной, какой Прис была прежде, появилось некое подобие калькулятора. И это еще не все. Раньше девочка была очень привязана к животным, но во время пребывания ее в клинике выяснилось, что Прис терпеть не может кошек и собак. Она по–прежнему увлечена химией, и с профессиональной точки зрения это радовало Мори.
— А как протекает ее восстановительная терапия здесь, дома?
Они поддерживают ее на стабильном уровне, не давая откатываться назад. Правда, у нее все еще сильная склонность к ипохондрии, и она часто моет руки. Но я думаю, это на всю жизнь. Конечно же, она по–прежнему очень скрытная и скрупулезная. Я тебе скажу, как это называется в психиатрии — шизоидный тип. Я видел результаты теста Роршаха — ну знаешь, с чернильными кляксами, — который проводил доктор Хорстовски… — Мори помолчал немного и пояснил: — Это региональный
