— Мы — не палачи. Мы — целители. Врачи. Спасаем миры от таких, как твои нечаянные союзники…
Усталость. Боль вернулась. И память — тоже. Кусочками.
Голос дрогнул:
— Ты видишь, что пришлось исправлять нам? Миллиарды могли бы превратиться… преждевременно.
Слова извергаются. Тяжко. Медленно.
— У-убей…те. Убейте.
— Нет. Мы предлагаем тебе выбор.
— Не такой, как был.
— Новый выбор.
Тишина.
— Я. Не. Стану. Вами.
«Но уже и не останусь собой. Кто я теперь? Если жизнь — это путь и предназначение, зачем мне оставили жизнь?»
— Хорошо. Ты выбрал.
— И выбор твой — лишь отрицание нас. Но ты не выбрал альтернативы. И стоящие за тобой ждут твоего решения.
— Ты, некогда бывший полковником десанта Протектората Романовым, обретешь силу и сможешь увидеть все Вселенные, какие пожелаешь.
— Ты сможешь решить, стоило ли начинать свой путь.
— Ты сможешь решить, стоило ли заканчивать его.
— Ты сможешь понять, стоило ли заканчивать его так…
— Но изменить что-то сможешь только там, где выбора больше не будет.
«И я хотел узнать, почему бог был жесток, почему не спустился на Землю, не явился на каждую открытую и колонизированную нами планету. И я понял. И я узнал. И я ошибся».
— Прощай, свободный нечеловек.
— Здравствуй, скованный условностями бог.
— До встречи, последний, кто бросил нам вызов…
— И кто не отступил до самого конца…
ГЛАВА 68 ДВА ПРИЗРАКА. БЕСЕДА НА НЕСУЩЕСТВУЮЩЕМ ПЛЯЖЕ
Плачь, слышишь — Небо зовет нас, так плачь,
С гулом рушатся времени своды,
От свободы неистовой плачь,
Беспредельной и страшной свободы!
Сергей Калугин — Радость моя…
Пляж был золотистым, вылизанным тихо накатывающимися на берег темно-синими волнами, и абсолютно пустым. Изгибавшаяся к далекому горизонту полоса мерцала от падавшего сверху рассеянного теплого света, казалась неизмеримо прекрасной, и выглядела невероятно чуждой.
Полковник тяжело присел на песок, и поерзал, устраиваясь удобнее. Далеко впереди, теряясь в дымке, простирались тяжелые темно-фиолетовые воды, светлевшие у полосы прибоя. Низкие облака мягко мерцали серебром и сталью, тихо двигаясь навстречу берегу под порывами ветра, несшего соль и оставлявшего на губах странный вкус…
— Это должно успокаивать… — Романов произнес отдающие свинцом слова, и понял, что до этого почти никогда не размышлял вслух. Работа была такая… «Слово — не воробей, слово — это граната. Вылетит — не поймаешь…» — Но, черт подери, кого? Кто может любить такой пейзаж?
Он понял, насколько глупо выглядит, говоря с самим собой, тихо рокочущим прибоем, пляжем и облаками. Но ему было как-то наплевать на условности — здесь не было никого.
Марк не помнил, как попал на этот берег, чем занимался раньше, и что делать дальше. Странное обаяние моря, крупного песка и низких туч успокаивало, пусть и неявно, и гасило вздымавшуюся внутри упругую волну.
— Здесь красивая местность… — прошептал он, умиротворенно смотря вдаль, — И вечность…
— Насколько я успел понять, это камера предварительного заключения, — донеслось сзади. Голос говорившего был смутно знаком полковнику, и он даже не пошевелился. — Здесь все так устроено, не как у людей. Пляж, море, ветер…
— Нет ни стен, ни охраны… — Романов улыбнулся, — и кормежки тоже нет…
Из-за спины раздался тихий скрип песка, и рядом с Марком уселся человек в десантном комбинезоне, слегка подкопченном и со следами дыр, спаянных и сращенных на ткани комбинезона. Боковым зрением полковник не мог разглядеть лица, но не хотел отворачиваться от волн и ветра.
— А зачем владеющему вечностью кормежка? — спросил случайный «сокамерник», зачерпнув песок, и дав ему просочиться сквозь пальцы. — Или зачем, Бездна пополам, богу ходить в сортир?
— Ради эстетического наслаждения? — пошутил Марк, улыбаясь, — или для поднятия самооценки…
— Может быть… — его собеседник тоже улыбнулся, — но я пришел не за тем. Полковник, каким вы видите это место?
Романов задумался:
— Золотой пляж, сине-фиолетовое море, и серые тучи над головой… И тепло. Разве ты видишь не так?
— Увы. Море здесь серое, свинцовое… Будь мы на Земле, я бы сказал, что надвигается шторм. Здесь холодно, срывается снег, и песок серый…
— Интересно… Но как мы можем говорить, если находимся в разных местах? — полковнику стало немного не по себе.
— Или видим одно и то же по-разному.
— Или ни вас, ни этого места не существует, — в разговор вмешался третий участник, возникший перед сидящими на песке. — Жизнь вообще имеет свойства иллюзии, как и смерть. Марк, Ричард, не беспокойтесь, меня здесь тоже нет.
«Ричард? — полковник понял, почему голос показался ему таким знакомым, — Морган! Капитан «Астарты», мать моя женщина… Но откуда он здесь?»
— На вашем месте, Марк, я бы задал другой вопрос… — неожиданно присоединившийся к их беседе мужчина поправил свои белые одеяния, и уселся прямо в воздухе, скрестив ноги в странных сандалиях из кожаных ремешков и металлических пряжек. — Откуда здесь вы. И что будет дальше…
Ричард пропустил сквозь пальцы еще одну пригоршню песка, и тихо рассмеялся.
— А вы, Маттершанц, шутник… — капитан «Астарты» повернул голову к Романову, и полковник с удивлением увидел, как в глазах Моргана разгорается серебряный огонь. Внезапно заболела голова, и перехватило дыхание. — Память — странная штука, если ее заблокировать, становится намного легче, но нужно ли это?
Тот, кого назвали странным немецким именем, подул на кончики пальцев, и попросил:
— Рикки, потише. С такими блоками надо работать тоньше. Смотри…
Он бросил в лицо полковнику горсть золотого песка, рассыпавшегося на множество золотых пирамидок, каждая из которых увеличивалась бесконечно, поглощая Марка, пропуская через себя, и собирая заново…
…Когда Романов пришел в себя, вокруг него расстилалась бездна космоса. Не та Бездна, которой клянутся астронавты, но не менее глубокая и опасная. Незнакомые звезды холодно кололи его бесплотные зрачки, вгрызаясь в мозг терабайтами информации — от спектрального класса и времени жизни, до названий на тысячах языков и описаний планет, обитаемых, уже мертвых и никогда не живших… Но разум пропускал сквозь себя все эти океаны знания без какого-либо усилия, безупречно сортируя их и упорядочивая. Перспектива изменилась, и теперь перед Марком висели сложные ячеистые структуры галактик и галактических групп, изливая еще больше данных. Видимая область еще раз отдалилась, и место ячеек заняли туманные шары разных цветов — от чисто-белого, снежного, до непроницаемо-черного, через миллионы оттенков… Он понимал, что видит Вселенные, которые, в свою очередь, объединяются в сложные структуры высших порядков. И каждая из них просто светилась от излучаемой информации.
