— Нет. Я сделал все, чтобы это остановить, и сейчас он биологически примерно в твоем возрасте, а дальше сможет существовать как обычный человек.
— И о нем никто не знает?..
— Кроме меня и Идис, — Фрэнк имел в виду свою жену. — Он живет с нами как член семьи. Идис его обучает…
Тревер не выдержал и расхохотался, сгибаясь от смеха пополам.
— С ума сойти, Фрэнки, чертов ты авантюрист! Мой двойник!.. Это надо же выдумать! Это что получается, вроде брата — близнеца, точно? И ты молчал, как рыба, сколько, выходит, лет?
— Четыре года… А теперь я подумал, почему бы не послать в зону дельта — си тебя и… его. Вместе. Что же касается меня, то я намерен сам отправиться с вами. Троих вполне достаточно. Ну, что ты скажешь? Согласен?..
— Еще бы. Только два вопроса: как ты намерен скрыть его присутствие на корабле? Человек все‑таки не иголка. И — для начала, может, ты нас с ним познакомишь? Ужасно хочется взглянуть на этого придурка. Как хоть его зовут? Надеюсь, у тебя хватило гуманности попросту не присвоить ему серийный номер вроде «Ти — дабл ю — сто пятнадцать»?
— Идис назвала его Джошуа. В честь непорочного зачатия. Имя, в принципе, вполне обычное…
Спустя пять минут взрывы хохота Тревера перешли в икоту.
Тревер стоял в проеме двери, небрежно опираясь на косяк, и наблюдал за Идис, хорошенькой блондинкой, впрочем ненамного уступавшей своему блистательному супругу в плане интеллекта и страсти к теоретическим научным изысканиям. Сейчас она сосредоточенно изучала какой‑то распечатанный текст, но, заметив Тревера, улыбнулась.
— Джош, солнышко, ты уже закончил тренировку?
— Даже не приступал, — хмыкнул Тревер. — Смотря что ты имеешь в виду, дорогая мамочка.
— Что… Джош? Ой… Тревер! Фрэнк ведь предупредил меня, что ты должен прийти! Извини. Он рассказал тебе о…
— Да ладно извиняться. «Джош, солнышко…», — передразнил он беззлобно, в точности повторив ее интонацию. — Меня вот сто лет так не называли. Было даже приятно. Мы с ним действительно настолько похожи? Впрочем, дурацкий вопрос, когда речь идет о клоне.
— Я его вырастила, Тревер, — серьезно произнесла Идис, — и отношусь к нему соответственно. Это не повод для шуток. Фрэнк, может быть, и совершил тяжкое преступление, создав Джошуа, но теперь нам всем придется с этим жить. А ему тяжелее, чем всем остальным. Надеюсь, ты сумеешь проявить тактичность.
— Что‑то в отношении меня ни о какой тактичности речи не было, — проворчал Тревер. — А я еще должен с кем‑то церемониться. Впрочем, не переживай, ничего плохого я ему не сделаю, парень, действительно, ни при чем.
— Тревер, пока Фрэнк не привел его, я хочу сказать… — Идис, сложив руки на коленях и встревоженно, снизу вверх, глядела на него. — Джош был… когда он родился, он был таким маленьким, беспомощным созданием со светлыми волосиками, таким… одиноким, ведь по сути он не имел даже настоящих родителей, никого, кто мог бы любить его… и я сразу безоглядно к нему привязалась. Фрэнк говорил, что я не должна настолько глубоко пускать его в свое сердце, но у меня не получилось иначе. А сейчас он по своим физическим данным нормальный взрослый человек, мужчина, но я же не могу сбрасывать со счетов то, что на самом деле ему всего четыре года! Не могу просто выбросить это из головы, взять и забыть все, через что мы прошли с ним вместе. Например, как он мучился, когда у него начался ускоренный бурный рост, и он рыдал от боли в растянутых мышцах, не поспевавших за стремительным ростом костей скелета. Как мы боялись, что Фрэнк не найдет способа остановить старение его организма, хотя эксперименты шли постоянно, острый эксперимент, ты знаешь, это так называется. — Идис замолчала, пытаясь справиться с подступившими к горлу слезами.
Тревер молча смотрел на нее и чувствовал, как в сердце его закипает гнев. Как же Рейнольдс мог так жестоко поступить с этой женщиной, не понять, что Идис, не имевшая собственных детей, неизбежно отдаст всю свою нерастраченную, невостребованную материнскую нежность маленькому созданию, нуждавшемуся в ее участии! Острый эксперимент этого параноика прежде всего разбивает сердце его жены, а Фрэнку, похоже, на ее чувства наплевать. Тревер присел на корточки рядом с женщиной и слегка обнял ее.
— Не переживай ты так. Я о нем позабочусь. Конечно, я не гений, и ай — кью у меня куда ниже, чем у Фрэнка, но постараюсь, чтобы Джошу было хороню. Ты мне веришь? Ну, перестань плакать. Если он увидит, как ты встревожена, это может сразу испугать его, а у Джоша на сегодня и так будет достаточно потрясений.
Идис вскинула на него глаза и неуверенно улыбнулась, а затем, протянув руку, потрепала Тревера по волосам.
— Не знаю насчет ай — кью, но ты очень добрый, — сказала она, — а это дорогого стоит.
Почувствовав на себе чей‑то взгляд, Тревер обернулся. И хотя он в принципе был готов к тому, что должен увидеть, все‑таки невольно вздрогнул, как если бы внезапно натолкнулся на зеркало.
— Привет, Джошуа, — Тревер поднялся и протянул своему отражению руку. Чуть помедлив, тот сжал его кисть, уверенно и сильно.
— Привет. Ты — Тревер, да?
— И почему меня не удивляет, что ты об этом догадался, парень?.. А ты ничего.
— Ты тоже.
Даже их голоса звучали совершенно одинаково. Правда, во всем остальном сходство казалось абсолютным лишь на первый взгляд. Во — первых, цвет кожи Джошуа был заметно светлее. И он выглядел несколько моложе Тревера — лет на пять. Ну и, разумеется, без всяких шрамов на теле, отметин, оставленных многочисленными сражениями и всевозможными опасными переделками. Оба пристально разглядывали друг друга, вольно или невольно сравнивая. Идис переводила глаза с одного на другого.
— Ну что же, я рада, что вы наконец встретились, — весело произнесла она, — рано или поздно это должно было произойти. Джош, а где Фрэнк?
— Обещал подойти чуть позже. Наверное, хотел, чтобы мы познакомились без него.
— Ох, сказал бы я ему… — покачал головой Тревер.
— Ты недоволен, что я есть? — прямо спросил Джошуа.
— Нет, я против тебя ничего не имею. Просто все это так… странно. До сих пор я был один, и вдруг нас — двое. Тут кто угодно почувствует себя не в своей тарелке, согласен? Ну да ничего, привыкну.
Джошуа улыбнулся. Такой знакомой, такой его, Тревера, улыбкой, что тот почувствовал, насколько этот чужой человек на самом деле близок ему. И похож по сути, вот что главное, вот что важнее всего внешнего. Потому что душу нельзя подделать, копировать, клонировать, а Тревер отчего‑то всегда был убежден, что ее зеркало вовсе не глаза, которые лгут куда чаще, чем хотелось бы, а именно манера улыбаться. Герой — одиночка, который не терпит одиночества, всплыло в памяти Тревера. Это он так думал о себе всего меньше суток назад. Неужели? Сейчас он уже не ощущал прежней безнадежности и пустоты.
