Когда Фам говорил «вручную», он именно это и имел в виду. Главное окно, казалось, было прибито гвоздем посередине. Изображение не сдвигалось при действиях пилота, и в нем не было ни пояснений, ни схем. Оно лишь как можно лучше показывало естественный вид вдоль оси «Внеполосного». Периферийные окна сохраняли фиксированную привязку к главному. Глаза Фама перебегали с одного на другое, а руки играли с командной панелью. Насколько это было возможно, он летел, ориентируясь на собственные органы чувств и не верил больше никому.
Но все же он еще использовал гипердвигатель. Они были на двадцать миллионов километров от цели — субмикроскопический прыжок. Фам Нювен играл с параметрами двигателя, пытаясь сделать точный прыжок на интервал меньше стандартного. Каждые несколько секунд солнечный свет сдвигался на долю градуса, сначала падая на левое плечо Равны, потом на правое. Такой режим делал восстановление связи с Джефри почти невозможным.
Вдруг окно под ногами заполнилось планетой, огромной и выпуклой, голубой в белых вихрях. Мир Стальных Когтей был, как и говорил Джефри Олсндот, планетой земного типа. После месяцев в космосе и потери Сьяндры Кеи у Равны перехватило дыхание от этого зрелища. Океан, почти весь этот мир был покрыт океаном, но возле терминатора виднелись темные тени суши. Сквозь ореол планеты виднелась единственная крошечная луна.
Фам перевел дыхание.
— Эта штука в десяти тысячах километров от нас. Отлично, если не считать, что мы приближаемся со скоростью семьдесят километров в секунду.
Пока Равна смотрела, мир, казалось, рос, падая на них. Фам смотрел еще несколько секунд.
— Не волнуйся, мы пролетим мимо, над северным полюсом.
Шар под ними распухал, затмевая луну. Равна всегда любила смотреть на Херте среди миров Сьяндры Кеи. Но на том мире океан был поменьше и весь исчеркан тропами дирокимов. Здесь было красиво, как на Ретрансляторах, но природа казалась естественно-нетронутой. На солнце блестела полярная шапка, и можно было видеть уходящее на юг и упирающееся в терминатор побережье. Это было северо-западное побережье, и там был Джефри! Равна потянулась к клавиатуре и попросила корабль попробовать связаться и по ультраволновой связи, и по радио.
— Ультраволновая связь, — объявила она через секунду.
— И что по ней слышно?
— Сигнал замусорен. Может быть, просто ответ на механический опрос.
Подтверждение приема сигнала «Внеполосного» — самое большее, что было возможно после Волны. Джефри жил где-то совсем рядом с кораблем последнее время, иногда она получала ответы почти сразу, даже ночью. Хорошо будет снова с ним поговорить, даже если…
Мир Стальных Когтей теперь заполнил половину окон, и его ореол стал всего лишь изогнутым горизонтом. Перед глазами стояли небесные цвета, постепенно переходящие в черноту космоса. Вырисовывались на фоне моря детали полярных шапок и айсбергов. Видны были тени облаков. Можно было проследить идущее на юг побережье, острова и полуострова, лежащие так близко, что их трудно было различить. Чернеющие горы и черные морены ледников. Зеленые и коричневые долины. Равна пыталась вспомнить географические сведения, сообщенные Джефри. Скрытый Остров? Здесь слишком много островов.
— Радиосвязь с поверхностью планеты, — прозвучал голос корабля. Одновременно красная стрелка показала на точку чуть в глубине суши. — Хотите воспроизведение звука в реальном времени?
— Да! — крикнула Равна и стукнула по клавиатуре, когда корабль не ответил незамедлительно.
— Привет, Равна! Ой, Равна!
Возбужденный голос мальчика отразился от стен. Он звучал именно так, как представляла себе Равна.
Она ввела запрос на двустороннюю связь. Между ними и Джефри расстояние было меньше пяти тысяч километров, даже если они приближались со скоростью семьдесят километров в секунду. Для радиоразговора очень близко.
— Привет, Джефри! — ответила она. — Мы прибыли наконец, но нам нужна…
Нам нужна вся помощь, на которую способны твои четвероногие друзья. Только как это сказать быстро и понятно?
Но мальчик на планете уже перехватил ее слова:
— …нужна помощь сейчас. Равна! Резчики нас уже атакуют!
Что-то стукнуло, будто передатчик упал на пол. И заговорил другой голос, высокий, причудливо артикулирующий слова:
— Это Булат, Равна. Джефри прав. Резчица… — И почти человеческий голос прервался булькающим шипением. После секундной паузы голос Джефри пояснил:
— Засада, Равна. Это слово значит «засада».
— Да… Резчица построила большую засаду. Они нападают со всех сторону. Если ты не поможешь, мы скоро умрем.
***
Резчица никогда не хотела быть воином. Но править полтысячи лет — это требует разных умений, и она научилась вести войну. Кое-что из этого искусства — например, доверять своему штабу — ей пришлось забыть за эти дни. Да, на Маргамском подъеме будет засада, но не та, которую планирует Властитель Булат.
Через заставленное палатками поле она посмотрела на Хранителя. Эта стая была почти скрыта шумопоглощающими экранами, но было видно, что он уже не такой жизнерадостный, как был раньше. Предстать перед допросом — это может кого угодно успокоить. Хранитель знал, что его жизнь теперь зависит от того, сдержит ли обещание королева. Да, страшно было думать, что Хранитель останется жить после того, как стольких убил и предал. Она заметила, что два ее элемента полны ярости, губы отодвинулись, оскалив стиснутые зубы. Щенки забились подальше от невидимой угрозы. Над палаточным городком стояла вонь и шум мысли многих стай на тесном пространстве. Успокоиться — это потребовало серьезного усилия воли. Резчица облизала щенков и на секунду мирно задумалась.
Да, она сдержит данное, ему обещание. И, быть может, оно будет стоить этой цены. Хранитель только строил предположения о внутреннем секрете Булата, но он узнал о тактическом положении Булата куда больше, чем та сторона могла предполагать. Хранитель знал, где точно прячутся свежеватели и какова их численность. Штабисты Булата были слишком самоуверенны со своими сверхпушками и тайным агентом. Когда войска Резчицы захватили их врасплох, победа оказалась легкой — и теперь у королевы было несколько этих чудесных пушек.
— Резчица!
Это был Тщательник. Она махнула ему подойти поближе. Главный артиллерист подошел со стороны солнца и сел на близком расстоянии в двадцать пять футов. В боевых условиях все его понятия о декоруме выветрились.
Шум его мысли был хаосом озабоченности. Частями он выглядел измождено, частями радостно, частями обескуражено.
