Перси бросился к вездеходу, схватился за микрофон и через минуту лагерь стал похож на кубло тараканов, попавших под кипяток. По знаку начальничка мы запрыгнули в машину, Наташа заняла водительское место – ее карьера под крылышком Перси(валя, твою мать) складывалась успешно. А Перси неотрывно пялился туда, где вдалеке низко, у самой земли висел «Бродяга».
На «Бродяге» завыла сирена, обозначив предстартовый отсчет – Перси от волнения чуть не проглотил микрофон. Заорал:
– Отставить! Кретины!
Но было поздно. Заслышав сигнал, все устремились к дирижаблю.
Наташа внимательно вела машину, я никогда не видел у нее такой равнодушной физиономии. Не задержалась, чтобы взять хоть кого-то еще. Мы промчались мимо стоящих рядком четырех самолетиков – вчера пилоты начали съемку местности, и фотокарты наши обещали быть самыми точными. Рядом с одной из пташек кто-то возился. Придурок?!
Когда мы очутились у «Бродяги», другим оставалось пробежать половину пути. Наташа тормознула так, что машину развернуло. Крикнула:
– Эвишка!!
И, для верности, ткнула ее кулачком в загривок. Не дожидаясь реакции подруги, прыгнула за борт, кинулась к трапу. Эвишка, словно очнувшись, ринулась следом. У трапа обернулась, крикнула что-то – я не расслышал. Никто из нас уже ничего не слышал. Кроме грозного, убивающего волю рева.
Ян прыгать и бегать не мог. Мы с Перси подхватили его, он затрепыхался в наших руках. Я проследил за его взглядом.
Чем культурней и развитей человек, тем труднее даются ему инстинктивные решения.
Поэтому умники погибают, а выживают идиоты.
Ко мне это не относится.
Бросил Яна. Рванулся, вцепился в трап. В этот момент он начал подниматься, складываясь вдвое. Одна его половина закроет дверь, вторая, где я находился, сомкнется с ней, оставшись снаружи. Толчок, трап сложился. Меня швырнуло влево, потянуло вниз – это «Бродяга» сбросил носовые балластные баки, (все ж быстрее, чем сливать воду) и отстрелил растяжки, получив дифферент на хвост. Правая рука моя сорвалась, меня развернуло. Я корячился, в страхе ожидая, что алюминиевые поручни оторвутся напрочь вместе со мной.
Мелькнули светлые клочья – останки разорванных палаток. Из черного облака к земле тянулся гигантский извивающийся хобот. Вдоль его нижнего конца вздымались и опадали волны пыли. Будто водопад. Потом… словно опорожнилось мусорное ведро – смерч закружил обломки наших самолетов. И гул, страшный гул и грохот. Сверкнуло. В верхней части облака змеились молнии. А потом ревущий, бешено крутящийся столб придвинулся совсем близко. Ян и Перси неподвижно стояли, глядя на летящую к ним смерть. Земля резко ушла вниз, и я потерял их из виду.
Моторы на полной мощности выталкивали «Бродягу» наверх. Именно так движется дирижабль. Нос кверху (рулями высоты или манипуляцией с балластом), двигателям ход и… поехали. Нос вниз – маршируем к земле, только к поверхности ластиться надо, заходя против ветра, ежу понятно. Отказ двигателей дирижаблю неопасен – это самолет грохнется вдребезги. А воздушный корабль всегда имеет на уровне земли некоторый запас подъемной силы.
Рассказывали, что Хозяйка никогда не летает самолетами. Осторожная дама.
А вот мне суждено погибнуть от дирижабля. Наверху очень холодно – закоченевши, я неминуемо сорвусь. Впрочем, до этого далеко – минут сорок. Плюс неприятные шестьдесят секунд, когда буду лететь к земле. А вот смерть станет мгновенной. Или нет? За этими оптимистичными рассуждениями я вновь повернулся лицом к трапу, собираясь закрепиться надежней. Раздался скрежет, я похолодел, решив, что конструкция начала разваливаться. Меня отодвигало от корпуса гондолы – трап разворачивался! Послышался голос:
– Одди!
Эвишка! Рискуя собой, наполовину высунувшись наружу, она протягивала мне руку. Я заспешил, не забывая, впрочем, принцип трех опор: делая шаг – держаться обеими руками, а, работая руками – твердо стоять на ногах. Несколько секунд и Эвишка крепко схватила меня за шиворот. Мы вдвоем ввалились в коридор.
– Б-б-благодарю… – изрек я мужественным тоном, чуть не прикусив язык.
– Я закрываю? – Наташа стояла у рубильника, включавшего механизм трапа.
Дверь с лязгом захлопнулась, в коридоре стало темнее.
– Ско… сколь… сколько… спаслось? – я вполне владел собой.
Эвишка коротко простонала. Я услышал Наташу:
– Второй пилот. Штурвальные направления и высоты. Мы.
Теперь я понял, почему она так спокойна. Шок. Всего полчаса назад нас было сорок, вполне довольных жизнью людей. Осталось шестеро.
– Радио… Идемте… в рубку, – сказал я.
До рубки передвигаться пришлось почти ползком, такая началась болтанка, и появились мы там не в самом достойном виде. Тройка уцелевших из команды выглядела не лучше, просто верх брали выучка и профессиональный автоматизм. Второй пилот долго вызывал лагерь, в динамике слышались шипение и шорохи. Один раз донеслось неразборчивое бульканье, отдаленно напоминавшее человеческую речь. И затихло, чтобы больше не повториться.
Я сказал:
– Будем считать: кто-то в лагере уцелел, но не может с нами связаться. Мы должны вернуться к ним.
– Слушаюсь, господин Гор, – отвечал второй пилот.
В эту минуту власть на «Бродяге» сменилась во второй раз. Меня слушали, моих советов/приказов ждали. Я распорядился, чтобы Наташа и Эвишка подменяли штурвальных. Тяжелее всего было второму пилоту – его заменить некем. Но на время, пока он отдыхает, за автопилотом могу приглядывать я. На том порешили.
Наташе с Эвишкой велел отдыхать – завтра трудный день. Экипаж (все, что от него осталось) будет вести «Бродягу» ночью, а мы – дилетанты, днем. Поэтому я тоже отправился дрыхнуть в свою каюту, наказав будить, если что, немедля.
Сон был похож на недолгую смерть. Я встал рано, за окном сизая мгла. Одежда и обувь мои оказались в порядке там, где оставил накануне. Некому больше надо мной шутить. Над Одди Гором, командиром «Бродяги». Только я променял бы этот свой триумф на то, чтобы снова увидеть Придурка живым.
И всех остальных.
– Я думал, кроме редких ссор, вы – не разлей вода.
Эвишка отвела взгляд.
– На самом деле, я не сильно ее люблю.
Допустим. Отношения между женщинами сложнее и запутаннее, чем между мужиками. То, что Наташа среди нас – сбоку припека, тайной не было. Но Ната и держалась соответственно, без претензий. Если и сорвалась раз, поскандалив с Эвишкой, так была наказана и не роптала.
– Если хочешь, я сама попрошу ее не дурить.
– Хочу, – сказал я, может быть, жестче, чем надо.
