Козерог только головой мотнул. А я говорю:
— Ну что ты, милый, он не будет ни в кого стрелять. А как тебя зовут?
— Раньше, — говорит, — звали Дзерлинг. А теперь — Подарок. Так золотой король велел.
Я видела, что бойцам, даже Котику, очень сильно не по себе. Что этот зайчик их напугал больше, чем все мертвецы и космические аномалии вместе взятые. Но мне было не страшно и не казалось, что он — сумасшедший. Я чувствовала, что он видит что-то необычное — но почему это непременно безумие?
Фэнси говорит:
— Слушай, Подарок, или Дзерлинг, как там тебя, ты сказал — в вашем корабле кто-нибудь живой остался?
Подарок на него глаза поднял — удивленные безмерно:
— В нашем?
А Фэнси:
— Ну в вашем, — говорит, — в вашем! Вот в этом, — и показывает пальцем.
Подарок улыбается, и опять с таким же странным выражением:
— Это, — говорит, — не наш корабль. Этот здесь недавно. А я тут сто миллионов лет. Я видел, как он падал. На нем была сеточка из солнца и тени вытекали. Его золотой король себе забрал.
Бриллиант говорит:
— Ну хорошо, не ваш. Но живые там есть?
А Подарок:
— А тени живые или нет?
Тогда Козерог говорит:
— Ничего мы от него не добьемся. Все это бред. Возьми его в машину, он, вроде бы, пойдет к тебе — а мы сами посмотрим, как там и что.
Охотники пошли к лайнеру, со мной остался только Котик, но не подходил близко. Я присела рядом с Подарком на корточки и говорю:
— Хочешь с нами поехать? Наверное, за сто миллионов лет ты соскучился один, а?
А он обнял меня за шею — оказалось, что ручки у него совсем холодные — и говорит мне на ухо:
— Я с тобой поехать не могу. Золотой король огорчится. Но ты — хорошая тетя, ты не бойся. Они тебе верят. А пока они тебе верят, птички-глазки ничего вам не сделают.
Я его на руки взяла. Он был совсем легонький, он был похож на одуванчик — личико черное, а волосы белые и пушистые. И он прижался ко мне и говорит:
— Моя мама — с другой стороны бесконечности. Я скучаю. Я бы тебя с собой позвал, но им тоже будет плохо без мамы. Они начнут себя плохо вести, и песок их скушает. А я с золотым королем буду играть.
Я говорю:
— Ты ведь дружишь с золотым королем, да?
Он улыбнулся совсем победно и говорит:
— Мы играем. Только он занят иногда. У него такая клетка, тяжелого цвета, из песочных волос, он туда тени собирает, а еще он играет с корабликами и птички-глазки пускает. Тогда я один остаюсь.
Я говорю:
— А может, съездим к нам в гости? Хочешь?
Тогда он ерзнул у меня на руках, чтобы я его отпустила — и я его поставила на песок.
И он сказал:
— Нет, у вас игрушек нет. И дяденьки меня боятся, и золотого короля боятся, и боятся, что я буду плохо себя вести. Знаешь, те, кто тут оказывается, не любят, когда я им в головы смотрю. А если мы играем, кто-нибудь обычно умирает. А тебе жалко будет. Так что я лучше пойду, хорошо?
И я поняла, что ни в коем случае нельзя его силой тащить, и поэтому кивнула. И говорю:
— Иди, если хочешь, конечно. А если все-таки надумаешь прийти…
Я ему хотела отдать маленький пеленгатор и объяснить, как он включается. Но Подарок рассмеялся и говорит:
— Мне эту игрушку не хочется. Я и так приду. Смотри.
И протянул ко мне ладошки, сложенные лодочкой. А в них появилась крохотная, очень яркая искорка и стала расти. И я несколько мгновений совершенно отчетливо видела, что это — маленькая-маленькая моделька нашего с Котиком звездолета, сделанная будто из расплавленного зеркала. А потом Подарок дунул на нее — и она взлетела из его пригоршни и прямо-таки растворилась в здешнем белом свете.
А Подарок помахал мне рукой и побежал по песку прочь от мертвого лайнера — легко, как никто из нас тут не передвигался. А от песка поднялось дрожащее сияние — и Подарок нырнул в него, как в воду. Я еще услышала, как он крикнул: «До свидания!» — а потом сияние спалось и все исчезло.
Я обернулась к Котику и увидела, что Котик спит.
То есть, он стоял в трех шагах от меня, с открытыми глазами, но лицо у него было отрешенное, как у загипнотизированного. И он не моргал и не шевелился, и поэтому был похож на выключенного киборга.
Я перепугалась до смерти, подбежала и принялась его тормошить. Но все обошлось — стоило мне до него дотронуться, как он сразу проснулся. И говорит:
— Луис, у меня голова болит что-то. И тошно. Тут так жарко…
Я облила его водой из фляги, и глаза у него стали немного поживее. И он спросил:
— А где тот мальчик?
Я говорю:
— Пойдем в этот корабль, там сейчас все наши. Там тень, рассказывать будет легче.
Тогда Котик взял меня за руку и пошел рядом. Рука у него была горячая и влажная — и я поняла, что для человека в здешнем пекле это совершенно правильно, а вот холодные пальчики у Подарка — это очень странно. И мы, держась за руки, подошли к люку, который оказался приоткрыт, и пассажирский трап был спущен.
Мы поднялись наверх и вошли в салон.
А в салоне был такой вид, будто тут сражались средневековые варвары. Все кругом покрывали пятна крови, которая засохла до почти зеленого цвета, все, что можно было разбить, разбилось, и на полу лежали мумии людей в форме и людей в гражданской одежде, причем — в таких позах, что было видно, отчего они умерли.
В основном, от огнестрельных ран. Но некоторых убили ножом.
В кресле около иллюминатора сидела стюардесса-киборг. Рядом с ней на коленях стоял Бриллиант и что-то рассматривал. И вздрогнул, когда услышал наши шаги.
Я говорю:
— Ты ее запустить хочешь?
А Бриллиант:
— Ее, блин, ни за что не запустишь. Ты только приколись, Луис!
Я отпустила Котика и подошла поближе. И увидела, что Бриллиант имел в виду. Он расстегнул на ней китель и рубашку, надрезал пластик и хотел, наверное, проверить аккумулятор — но аккумулятора там не было. Из нее сыпался белый песок. Из надреза на груди, из ушей, изо рта, из глазниц — сыпался и шуршал, сыпался и шуршал.
У нее на коленях, на кресле и вокруг уже целая горка песка насыпалась, а он все шуршал и шуршал, и это было вправду жутко.
Но тут в салон вернулись наши ребята, которые были в рубке, наверное, и в приборных отсеках. И вид у них был хмурый, а Козерог сказал:
— Тут та же самая история, как и у нас — вся электроника мертвая. Только тут еще из всех систем жизнеобеспечения песок сыплется.
Я говорю:
— Если бы мы так же передрались насмерть, как здешние пассажиры с экипажем, у нас тоже отовсюду песок бы посыпался.
Рыжий говорит:
— А где этот мелкий гвоздик?
Я им рассказала все, как сумела. Про город теней, про золотого короля, про птички-глазки и про то, как мелкий гвоздик сделал кораблик из света и растворился в воздухе. И они меня слушали очень внимательно. А потом Фэнси спросил:
— А как ты думаешь, Луис, он ваще настоящий человек? Или видимость?
— Не знаю, — говорю. — По-моему, не совсем человек. Может быть, частичка той силы, которая устроила себе этот… музей… не знаю… зоопарк… Череп, ты, я думаю, видел тень Чамли. Если мальчик это имел в виду. И мне кажется, мы много занятного тут увидим. И еще мне кажется, что можно выжить только одним способом.
Козерог говорит:
— Каким? Ты, похоже, уже эксперт по этому месту, так что выкладывай.
Я говорю:
— К этой силе нужно относиться с уважением. Она разумная и у нее есть какие-то свои резоны. Но самое главное — мы с вами хорошо начали, у нас пока только один мертвец. И ни в коем случае нельзя тут цапаться. Ни ругаться, ни драться, ни хвататься за оружие. Потому что вот они схватились — и смотрите, что вышло.
Они покивали. А Рыжий говорит:
— Нам надо срочно возвращаться. У меня че-то предчувствие паршивое.
И Котик подтвердил, что у него тоже предчувствие паршивое. Больше никто об этом не говорил, но я видела, что все чувствовали то же самое. А я даже знала, почему у них паршивое предчувствие.
Потому что мы могли найти в наших звездолетах песок в системе регенерации в виде наказания за Чамли. И это было бы справедливо.
Я думала, что наши следы пропадут в песке, но они не пропали, только слегка осыпались. Было полное безветрие, полнейшее — ни одна песчинка с места не стронулась. И охотники молчали, теперь даже за оружие никто не хватался. Все так тихо сидели.
Мы ехали не просто той самой дорогой, но и по своим собственным следам, поэтому я думала, что мы не увидим ничего неожиданного. Но мы увидели.
Это была высокая пирамида из черепов. Ее раньше тут не было, но она нарисовалась прямо около нашей дороги, поэтому мы ее очень хорошо рассмотрели, в тонких частностях. Это были, в основном, черепа людей и антропоидов, и они были совершенно чистые, белые и блестящие. Такие чистые и белые, такие блестящие, что я попросила остановить машину и подошла поближе.
