пролепетал Герб, не понимая, где мог дать промашку.
– Послушайте, – негромко заговорил Босая Пятка, – если вы сейчас поскользнетесь, если у вас дрогнет рука, и хоть одна искра…
Заканчивать фразу ему не потребовалось: что натворит хоть одна искорка между контактами, Герб понимал сам.
– Уж не собирается ли мистер Сарапис принять участие в общегосударственном съезде Демократическо-Республиканской партии? – спросил он.
Съезд должен был состояться ближе к концу месяца, в Кливленде. Прежде Сарапис вел весьма активную деятельность в кулуарах съездов и Демократическо-Республиканской, и Либеральной партии, особенно когда речь шла о выдвижении кандидатов в президенты. Поговаривали, будто последнего кандидата от Демократических Республиканцев, Альфонса Гама, он выбрал сам, лично. Правда, выборы подтянутый, аккуратный, симпатичный на вид Гам проиграл, но от соперника отстал ненамного.
– Вы все еще ничего не добились? – прорычал Босая Пятка.
– Э-э, – промычал Герб, – похоже, тут…
Босая Пятка помрачнел, как туча.
– Ясно. Так оно и есть. Не разбудите его через десять минут, я сам дозвонюсь до Клода Сен-Сира, и мы заберем Луи из вашего мортуария, а на вас подадим в суд. За преступное пренебрежение обязанностями.
– Я делаю все, что в моих силах, – откликнулся взмокший от пота Герб, возясь с подключением проводов к саркофагу. – И не забывайте: экспресс-криопакет в зале устанавливали не мы. Оплошность вполне могла быть допущена еще в тот момент, когда…
Мерный гул сменился треском статики.
– Это он оживает? – встрепенулся Босая Пятка.
– Нет, – признался Герб.
Сам он тоже нервничал не на шутку: говоря откровенно, помехи – знак крайне скверный.
– Пробуйте. Пробуйте! – велел Босая Пятка.
Однако подгонять Герберта Шенхайта фон Фогельзанга вовсе не требовалось. Владелец мортуария и без того старался что было сил, вкладывая в работу весь свой многолетний профессиональный опыт… но все его усилия пропадали даром. Луи Сарапис безмолвствовал.
«Не выйдет, – охваченный ужасом, понял он. – Ничего не получится… а в чем причина? Причина-то в чем?! Такой видный клиент, и на тебе – сбой в самом начале!»
Не смея поднять головы, не смея взглянуть в глаза Босой Пятке, Герберт Шенхайт фон Фогельзанг продолжил напрасный труд.
Примерно в это же время Оуэн Энгресс, главный инженер наблюдательной станции посреди Трясины Кеннеди на обратной стороне Луны, несший вахту у радиотелескопа, вдруг обнаружил, что аппаратура ловит сигнал, исходящий из области примерно в одной световой неделе от границ Солнечной системы, со стороны Проксимы Центавра. Обычно Особая Комиссия ООН, ведавшая контактами с дальним космосом, подобными областями пространства практически не интересовалась, но данным случаем, на взгляд Оуэна Энгресса, заинтересоваться стоило, да еще как!
До его ушей, исправно усиливаемый громадной антенной радиотелескопа, донесся негромкий, однако отчетливый, внятный человеческий голос.
– …видимо, не торопятся, мешкают, и все наказы побоку, – вещал голос. – Не торопятся, знаю я их. Этого Джонни только оставь без присмотра, тут же возьмется за старое… но ладно, он хоть не жулик вроде Сен-Сира. Сен-Сир – тот пройдоха первостатейный. Правильно я сделал, что вышиб его к чертовой матери. Только бы дальше все пошло, как…
Тут голос на время умолк.
«Откуда бы это?» – удивился Энгресс.
– Дистанция… одна пятьдесят вторая светового года, – пробормотал он, сделав пометку на карте дальнего космоса, приготовленной для поправок. – Нет, ничего. Ничего, кроме пылевых облаков. Непонятно…
Откуда мог взяться этот сигнал? Может, он попросту отражен обратно, к Луне, каким-то из ретрансляторов по соседству… другими словами, обычное радиоэхо?
Или, может, в расчеты вкралась ошибка?
Да, ясное дело, ошибка, иначе не может и быть. Кому придет в голову неторопливо, будто бы в полудреме, размышлять вслух у передатчика за пределами Солнечной системы? Чушь ведь! Абсурд!
«Доложу-ка я об этом Вайкову из Советской академии наук», – решил Энгресс.
В данный момент его курировал русский, Вайков, а с началом следующего Вайкова предстояло сменить Джемисону из Массачусетского технологического.
«А может, это какой-то корабль, отправленный в дальний полет, или?..»
Из динамиков вновь отчетливо зазвучало:
– …а Гам этот – ну и дурак! Ошибся я с ним, ошибся, теперь-то ясно, но уже ничего не попишешь. Хелло?
Мысли от слова к слову становились все связнее, слова – разборчивее.
– Ну, как там? Я возвращаюсь? Пора бы уж, Господь свидетель! Эй, Джонни! Джонни, ты здесь?
Энгресс, придвинув к себе телефон, снял трубку и набрал код Советского Союза.
– Да отзовись же, Джонни! – жалобно воскликнул голос в динамике. – Давай, сынок, давай: у меня, черт возьми, столько всякого на уме! Столько дел предстоит! Как там съезд, уже начался? Здесь ведь, будь оно все проклято, времени совершенно не чувствуешь, ничего не видишь, не слышишь… вот сам угодишь сюда, небось убедишься…
На этом голос снова умолк.
«Теперь понятно, что Вайков имеет в виду под “феноменами”, – подумал Энгресс. – Вот ему и феномен… в чистом виде!»
Об открытии, сделанном при помощи радиотелескопа на Луне, Клод Сен-Сир услышал по телевизору, в вечернем выпуске новостей, но оставил известие без внимания: во время передачи он старательно, неторопливо смешивал мартини для гостей.
– Да, – ответил он Гертруде Гарвей, – как это ни смешно, завещание я составлял сам, целиком, включая и пункт о собственном автоматическом увольнении – отстранении от должности и лишении полномочий с момента его смерти. Почему Луи так поступил? Из параноидальной подозрительности в мой адрес. Рассудил, что на случай смерти следует подстраховаться от…
Сделав паузу, Сен-Сир скрупулезно отмерил в бокал с джином толику сухого вина.
– От преждевременной гибели, – с улыбкой закончил он.
Гертруда, в картинной позе устроившаяся на диване рядом с супругом, улыбнулась ему в ответ.
– Очень это ему помогло, – проворчал Фил Гарвей.
– Черт побери, я тут совершенно ни при чем! – возразил Сен-Сир. – Я к его смерти не имею ни малейшего отношения. Все дело в эмболии, в громадном, жирном кровяном сгустке, закупорившем сосуд, будто пробка – бутылочное горлышко, – с довольной усмешкой – уж очень удачным вышло сравнение – пояснил он. – Так распорядилась сама природа!
– Послушайте, – внезапно оживилась Гертруда, – телевизор… тут говорят что-то странное.
Поднявшись, она подошла к телевизору, склонилась ухом к динамику.
– Опять, наверное, этот болван, Кент Маргрейв, с политической речью решил выступить, – хмыкнул Сен-Сир.
Маргрейв, либерал, ухитрившийся одолеть в предвыборной гонке Альфонса Гама, отобранного в кандидаты на президентский пост самим Луи Сараписом, правил страной уже без малого четыре года. По большому счету он, при всех своих недостатках, политиком был весьма грамотным, раз уж сумел убедить крупные блоки избирателей, что марионетка Сараписа в президентском кресле – идея отнюдь не из лучших.
– Нет, – откликнулась Гертруда, аккуратно одернув юбку и прикрыв подолом обнажившиеся колени, – это… это, кажется, из космического агентства. С новостями науки.
