— Спасибо, папа, я знаю.
Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него всё, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее, и холодное было свалено на одной тарелке. Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Чёрная бутылка с бальзамом задевала рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо её комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостиной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе: «А-х!»
— Не пугайся, ма, это я.
— Привет, ангелочек, где тебя черти носили?
— Только не говори, что ты переживала.
— О чём?
— О чём, ком. Предложный падеж. Как прошёл ужин?
— Строго по сценарию. Ты расстроена?
Христина поставила наконец поднос на стол, рядом с клавиатурой и некоторое время стояла молча, опустив голову и руки. Потом очнулась, пожала плечом. Айра подошла сзади, погладила её по волосам, сказала, что всё образуется или что всё будет хорошо, Христина не расслышала. Она в этот момент внезапно осознала, что никогда уже ничего хорошо не будет. Что этот рай, в который она пришла, как к себе домой, уже не существует. И это тем ужаснее, что снаружи всё кажется как прежде. Как свет звезды, которая погасла.
— Мам, выпьешь со мной?
Айра посмотрела в лицо дочери и сказала, что выпьет. Она вышла в малую гостиную за рюмкой, вернулась, выключила кондиционеры. Христина разлила бальзам. Обе дегустировали стоя. В полной тишине. Айра не выдержала и сказала:
— Модест звонил. Поздравил нас с Христофоровым днём.
— Вот как!
Христина плюхнулась в кресло, положила руки на клавиатуру, вышла в Интернет. На мониторе возникла физиономия дяди Модеста. С неизменным уже много лет глумливым и самодовольным выражением. Сейчас он был на сафари в Африке. Загорел, как негр. Светлая рубашка без рукавов теперь особенно ему шла. Христина выслушала оставленное «до востребования» поздравление и чертыхнулась. Дядя Модест на экране вмиг поменял рубашку.
— Вот уж не думал на тебя наткнуться! — сказал он в живой связи. — Как поживаешь, кочерыжка?
— Я убью тебя! — весело ответила Христина.
— Я сам кого хочешь убью, — сказал дядюшка, затягиваясь сигарой.
На подлокотник Христининого кресла уселась Айра. Они с Модестом поприветствовали друг друга: «привет, бродяга» — «здорово, Рыжая». К Христине против ожиданий и против воли вернулась бодрость духа. Она неожиданно для себя бесшабашно заявила дядюшке, что от неё тут «залетел» один кретин. И его сестра теперь хочет, чтобы она, Христина, вышла за него, кретина, замуж. Айра засмеялась. То ли не поверила, то ли не поняла.
— Пошли их в задницу с наилучшими пожеланиями, — сказал Модест.
— Тебе легко говорить. Твоих детей сосчитать — пальцев не хватит.
— Хватит, если считать сотнями. Но я всегда точно знаю, в каком направлении эту армию отправить. Делюсь секретом бесплатно. По-родственному.
— Чему ребёнка учишь, старый кот!
— Я? Кочерыжка, разве я тебя научил мальчиков портить?
— Дядя Модест, этот мальчик старше меня и выше ростом. К тому же какой он, к чёрту, мальчик, если он беременный!
— Развели педофилию у себя в Родинке, а сами даже толком в задницу послать не умеете.
— Модест! — с деланной строгостью одёрнула Айра. — Сейчас ты убедишься в обратном.
Она посмотрела на Христину.
— Это правда, солнышко? Кто он? Это не Валь?
— Так ты не в курсе?! — закричал дядюшка на весь Интернет.
— Теперь уже в курсе, — важно сказала Айра. — Какой срок?
Христина задумалась.
— Около месяца, наверное.
— Дело поправимое.
— В том-то и штука, что нет.
— Пнуть его в живот, будет поправимое, — посоветовал дядя Модест.
— Живодёр! — ужаснулась Айра и посмотрела укоризненно.
— Тогда как хотите. Брак — дело добровольное. Хочешь — вступай, не хочешь — расстреляем. Но, если что, звоните. Я вашему эмбриону беременному и всему его семейству сделаю аборт без хирургического вмешательства, даже по телефону. Поздравляю вас, отцы-командиры, с днём матери-мужчины. Адью.
— Адью… — сказали обе в голос монотонно-синему экрану.
Модест исчез, но молчанию, которое царствовало здесь до него, уже не было места в комнате. Айра потянулась за бутылкой и ещё раз наполнила рюмки. Они сидели в одном кресле, ели из одной тарелки, пили и лениво переговаривались.
— Стинни, а ведь мужчины так легко не беременеют, как женщины.
— Думаешь, блефует?
— Не знаю. А может, он специально «залетел»?
— Зачем?
— Ну, может быть, он тебя любит. Он тебе не говорил?
Христина замотала головой.
— Нет. Я не думаю, чтобы он меня любил. Разве он тогда стал бы меня мучить? Я не знаю, зачем я ему. Правда не знаю…
02.25
Все уже спят. Патриот сидит в кресле и заворожённо смотрит на монитор. Там по-прежнему светятся слова недописанного сочинения, о том, что когда-то «жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и её кот Патриот»…
(а вернее, авторы о себе)
(Дополненное собрание фрагментов автобиографии)
Как я родилась
Родилась я 24 сентября 1972 года в Красноярске. И, подобно Печорину, считаю этот факт своей биографии величайшим несчастьем своей жизни. Было утро, без четверти девять. Я увидела восход солнца, но не узнала его.
Торжество солипсизма
В детстве, когда я закрывала глаза, становилось темно, потом я их открывала и видела много всего красивого и яркого. И думала: если Я не открою глаза, сколько красоты пропадёт!
О любви к пиву…
«Я» тогда ещё не было, была Иа. Дедушка всегда давал ей попробовать из своей кружки, если пил пиво.
Но тут вернулась мама с сессии. Иа «засветилась», громко троекратно прокричав при виде нарисованной пенящейся кружки: пибо! пибо! пибо!
А досталось-то дедушке.
…И табакокурению
Другой дедушка разрешал мне затянуться, когда курил. Ну и «р» я научилась выговаривать на слове «сигареты». Вторым словом стало «папиросы», а всякие там глупые «рыбы» и «ракеты» исполнялись уже по заказам родственников.
