Мои соратники все еще намерены казнить меня как военного преступника. Дело не в том, что это обеспечит им перемирие — чтобы такое произошло, нужно гораздо больше. Но они считают, что я виноват во всем. И они убьют меня — а потом снова продолжат драку.
Неблагодарные сукины дети. Они извратили все, что только можно. Они даже переименовали планету, словно в насмешку надо мной. Теперь это уже не Конец Путешествия.
Окраина Неба.
В благодарность за то, что я дал им возможность первыми высадиться на планету.
Я ненавижу это название. Я слишком хорошо понимаю, что это значит. Это признание в невольном преступлении, напоминание о том, кто привел их сюда.
Но новое имя прижилось.
Я остановился — не только для того, чтобы отдышаться. Мне никогда по-настоящему не нравились джунгли. Ходят слухи, что здесь обитают какие-то огромные ползающие твари. Правда, никто из тех, кому я мог поверить, их не видел. Значит, это просто россказни — и ничего более.
Просто россказни.
Похоже, я заблудился. Свет, который я только что заметил, исчез. Может быть, его просто заслонили густые заросли… или мне просто показалось. Я огляделся. Вокруг стояла тьма, и все казалось одинаковым. Небо над головой почернело; 61 Сигни-Б, самая яркая звезда на местном небосклоне — не считая Суона, — опустилась за горизонт. Скоро мрак джунглей и мрак неба сольются в единое целое.
Возможно, мне придется здесь умереть.
И вдруг далеко впереди вновь что-то мелькнуло — молочно-белый силуэт, который я поначалу принял за пятно света. Но теперь он появился ближе — он двигался ко мне. Это был человек, который шагал ко мне через заросли и светился изнутри.
Я улыбнулся, узнав знакомую фигуру. И почему я боялся? Ведь я никогда не оставался в одиночестве. Мой проводник непременно должен был появиться, чтобы показать мне путь.
— Неужели ты думал, что я тебя брошу? — проговорил Клоун. — Идем. Теперь уже недалеко.
И Клоун повел меня вперед.
На этот раз я знал, что это не игра воображения — или не совсем игра воображения. Впереди, радужной дымкой пробиваясь сквозь листву, мерцал тусклый свет. Мои союзники…
Когда я вышел к ним, Клоуна рядом уже не было. Он исчез, как пятно от вспышки на сетчатке глаза. Тогда я видел его последний раз. Но он здорово помог мне, проводив сюда. Это был единственный друг в моей жизни, настоящий друг, хотя я знал, что он — лишь плод воображения, образ из подсознания, возникающий при свете дня, рожденный воспоминаниями о наставнике, которого я помнил по детской комнате на борту «Сантьяго».
Какая разница?
— Капитан Хаусманн! — мои соратники стояли за деревьями. — Вы добрались! Мы уже думали, что им не удалось…
— Они справились достойно, — ответил я. — Если не ошибаюсь, сейчас их уже арестовали… если не расстреляли.
— Произошло нечто странное, сэр. В последних рапортах об арестах сообщалось, что вас снова схватили.
— Теперь вы видите, что это ошибка?
Те, кто меня «схватил», тоже признали бы ошибку, будь пленник просто похож на меня — двадцать дополнительных лицевых мышц позволяли ему скопировать кого угодно. Но он вел себя так же, как я, разговаривал так же, как я. Я готовил его к этому много лет. Я добился того, что он считал меня Богом и знал лишь одно желание — самоотверженно служить мне. А если бы у пленника были две руки — мог ли осуществиться мой замысел? Конечно, нет. Но этот человек выглядел в точности как Небесный Хаусманн, и у него тоже не было руки.
Я прекрасно знал, зачем им нужно было схватить меня. Скоро состоится судебный процесс, во время которого обвиняемый, возможно, будет производить впечатление слегка помешанного — но чего можно ожидать от восьмидесятилетнего старика? У бедняги начинается старческое слабоумие. Его следует казнить — так, чтобы это послужило уроком для всех. Так, чтобы наказание не забылось со временем, хотя бы оно и граничило с бесчеловечностью. Идеальный вариант — распять преступника.
— Сюда, сэр.
В пятне света стоял гусеничный наземный вездеход. Мне помогли подняться в кабину, и машина понеслась по лесной дороге. Мы ехали сквозь ночь — кажется, несколько часов — все дальше и дальше от цивилизованного мира.
Наконец вездеход остановился на большой прогалине.
— Мы на месте? — спросил я, и они синхронно кивнули.
К этому времени я уже понял их план. Сейчас ситуация в обществе сложилась не в мою пользу. Ушли в прошлое времена героев — теперь их предпочитают называть военными преступниками. Какое-то время мои союзники укрывали меня — но не смогли помешать моему аресту. Все, что им удалось — это вызволить меня из наскоро сработанного лагеря для интернированных в Нуэва-Иквике. Теперь, когда мой двойник пойман, мне пришло время исчезнуть.
Здесь, в джунглях, у меня будет убежище, где я смогу оставаться очень долго — независимо от того, как сложится судьба моих союзников в крупных поселениях. Они построили подземную камеру, куда поместили капсулу для спящего — идеально отлаженную, с запасом энергии, которого хватит не на один десяток лет.
Мои союзники находили, что я сильно рискую — ведь они полагали, что мне действительно восемьдесят лет. Но я знал, что риск невелик. Когда мне придет время проснуться — самое большее через сто лет, — мои сторонники получат доступ к более совершенным технологиям. Думаю, оживить меня будет несложно. Я даже подозреваю, что смогу вернуть себе руку.
Все, что мне надо — это проспать определенный срок. Все это время мои соратники будут присматривать за мной — так же, как я ухаживал когда-то за спящими на «Сантьяго». Правда, их забота будет продиктована личной преданностью.
Тем временем металлический крюк на буксире вездехода зацепил скобу, спрятанную в кустарнике. Машина подала вперед, и в земле открылся замаскированный люк. Гладкие ступени вели вниз, в ярко освещенную, стерильно чистую камеру.
В сопровождении двух соратников я спустился к саркофагу. После того как неизвестный мне человек из Солнечной системы покинул эту капсулу, ее привели в порядок. Теперь она послужит мне на славу.
— Нам лучше поторопиться, — сказал один из моих людей.
Я улыбнулся, кивнул и протянул руку, чтобы он сделал мне укол.
Сон пришел быстро. Последнее, о чем я думал, прежде чем забыться окончательно — это необходимость принять после пробуждения новое имя. Такое имя, которое никто не свяжет с Небесным Хаусманном — но которое тем не менее обеспечит мне крепкую связь с прошлым. Имя, которое имеет значение только для меня.
Я вспомнил «Калеуче» — корабль-призрак, про который нам рассказывал Норквинко. Я вспомнил несчастных, обезумевших дельфинов на борту «Сантьяго»; вспомнил Слика; вспомнил, как дернулось его шершавое тело, когда я впрыснул ему яд. Если не ошибаюсь, на корабле-призраке тоже был дельфин, но сейчас я не мог вспомнить его имени — хотя Норквинко, кажется, как-то его называл. Впрочем, я узнаю, когда проснусь.
