Приближаясь к залу операторов, я внушал себе, что просто исполняю долг вежливости. «Поблагодарю только и сразу уйду», — твердил я.
Я разыскал Лиду в громадном зале, уставленном электронными машинами. Она стояла вполоборота ко мне. Ее тонкие пальцы уверенно перебегали по клавишам панели управления.
— Благодарю… — пробормотал я. — Вы спасли мне жизнь.
Лида удивленно повернулась.
— Пустяки, — слегка смутилась она. — Я лишь исполнила свой долг.
— Все равно я не забуду этого никогда!..
— Не преувеличивайте, — насмешливо ответила Лида, внимательно разглядывая свои пальцы.
Пришла моя очередь смутиться. Потоптавшись на месте, я собрался уходить, как вдруг она быстро спросила:
— Сильно тогда испугались, горе-пилот?
Наконец-то я рассмотрел ее глаза: мне показалось, что они излучают море света!
— Горе-пилот больше испугался ваших строгих глаз, чем земного тяготения.
Лида снисходительно улыбнулась. Так состоялось наше знакомство.
Постепенно я все больше узнавал Лиду. Три года назад она окончила Институт радиотелеуправления.
Дипломную работу Лида выполняла на двенадцатом спутнике. Там она предложила двойное радиосопровождение марсианских грузовых ракет, за что получила Почетную грамоту Высшего Совета по освоению Космоса. Последний год, до перевода в Космоцентр, она работала радиоштурманом на пассажирском кругосветном стратоплане, обслуживающем трассу Москва — Нью-Йорк — Москва.
…Мы часто улетали с ней за город в пышные заволжские степи, ставшие неузнаваемыми после обращения сибирских рек на юг, в сторону Средней Азии и Закаспия, Там я рассказывал ей о далеких мирах: о планетах Сириуса, затопленных могучим океаном пышной растительности; о синем безоблачном небе, на котором пылают два солнца: одно — большое, ослепительно яркое и горячее — это сам Сириус; другое — маленькое голубовато-белое светило, карликовый спутник его, наперсток вещества которого весит шестьдесят килограммов.
Я вспоминал трагическую гибель астронавтов, неосторожно попавших в сильные поля тяготения; рассказывал о долгих годах блужданий при поломках электронных счетно-решающих машин, когда астронавтам приходилось десятилетиями вычислять путь к Солнцу, о гигантской, изматывающей работе, которую машина проделала бы за день; о встречах со стадами странных существ на планетах Шестьдесят Первой звезды Лебедя — существ, которые через миллионы лет эволюции, возможно, станут носителями разума еще в одной части Вселенной…
— Как интересно побывать там, где был ты! — воскликнула как-то Лида.
— Когда-нибудь твоя мечта осуществится, — пообещал я.
— Нет, мне не вырваться с Земли, — печально отозвалась она. — Я не профессионал-астронавт…
Разве мы могли тогда предполагать, что ее желание действительно исполнится… через миллион лет!
Ведь нам с ней удалось побывать в удивительной стране Уо…
Незаметно летели месяцы. У меня не хватает слов рассказать о счастье, которое вошло в мою жизнь вместе с Лидой. Я полюбил ее глубоко и сильно. И Лида платила мне взаимностью. Каждый раз при, возвращении из очередного космического полета она встречала меня у семьдесят девятой эстакады, придирчиво расспрашивала о подробностях путешествия, ласково заглядывала в глаза, словно желая убедиться, прежний ли я, не забыл ли о земной девушке в просторах Космоса. Потом мы отправлялись путешествовать на берега Средиземного моря и возвращались оттуда полные сил и здоровья, истосковавшиеся по любимой работе. Да, я не меньше, чем Лиду, любил свою работу — опасную, но интересную работу в Космосе.
Я по-прежнему грезил межзвездными полетами и настойчиво обивал пороги Межзвездного сектора Космоцентра. От меня отмахивались, как от назойливой мухи. А Чешенко даже отворачивался и делал вид, что не замечает меня. Когда же мы неожиданно сталкивались в коридорах, он поспешно скрывался за первой дверью или начинал оправдываться: — Ничего не могу сделать, дорогой Виктор. Дел сейчас по горло: расширенная программа освоения Космоса. Что? Когда к звездам? Просто ума не приложу! — Он виновато разводил руками. — Куда бы это тебя направить? Как назло, все межзвездные экспедиции намечаются не раньше будущего десятилетия. Знаешь что, не торопись, поработай на межпланетных трассах! Подвернется что-нибудь интересное — сразу сообщу.
Я уходил, огорченный неудачей, подолгу бродил по улицам Космоцентра, проклиная скучную работу аварийщика. Ведь я межзвездник. Это мое призвание, об этом я мечтал еще в детстве. И я давно познал то чувство бесконечного пространства, которое отчасти было знакомо в старину летчикам. Они называли его «чувством воздуха». Я говорю «отчасти» потому, что летчики не были полностью свободными: незримые цепи тяготения намертво приковывали их к Земле; им не дано было увидеть звездные миры.
И вот однажды в Управлении Космоцентра я услышал удивительную новость. В Академии Тяготения академик Самойлов спроектировал новый межзвездный корабль — гравитонную ракету.
— Говорят, это второй Эйнштейн, — сказал мне начальник Космоцентра, когда я примчался к нему. — Он открыл новые законы природы. Академик Самойлов утверждает, что его ракета сможет долететь до других Галактик, так как обладает почти неисчерпаемыми источниками энергии.
— Когда он летит? — с нетерпением спросил я.
Андрей Михайлович рассмеялся:
— Не так скоро, как хотелось бы тебе. Во всяком случае, мне это неизвестно. Я лишь знаю, что строительство гравитонной ракеты осуществляет Всемирный Научно-Технический Совет. Ее строят уже десять лет, без излишнего шума, так как дело новое и неосвоенное.
Я стал упрашивать Андрея Михайловича рекомендовать меня академику Самойлову. Начальник долго отнекивался, но потом сдался.
— Ладно, я позвоню ему. Хотя ничего не обещаю. Самойлова осаждают сотни добровольцев, а он чрезвычайно разборчив.
Глава вторая
АКАДЕМИК САМОЙЛОВ
Спустя неделю я мчался по автостраде Космоцентр — Москва и неотступно думал о гравитонной ракете. Принцип ее действия был для меня совершенно неясен. Я имел самые общие представления о гравитонах — носителях тяготения, полученные еще в Академии Звездоплавания. Другое дело — моя профессия, прикладная астронавигация. Любой астронавт скажет, что тяготение — это вполне реальная вещь. И для меня, тяготение было таким же естественным свойством материальных масс, как и инерция, физическая природа которой тоже не познана. Однако в сущность тяготения я никогда не вдавался, ибо знал, что для познания этой сущности моей жизни явно не хватит.
