Цветные потоки алгоритмов на голографическом экране совсем исчезли, матовая, серая хмарь голографического куба слегка пульсировала, но новых потоков не направляла.
Еще через какое-то время пришел файл с запросом на поиск конкретного архива. Запрос был понятен и прост, как очередное безусловное знание. И почему-то именно этот сверток пространства, указанный в запросе, я мог легко извлечь и раскрыть, и передать, на него был выделен конкретный лимит энергии. Оказывается, это довольно просто. Вновь на голограмме запестрили цветные потоки данных. Но я в который раз оставил их без внимания. Все снова угасло.
Я не понимал, что я делаю, но я решил проверить что произойдет если я откажусь взаимодействовать с этими потоками. А в сознании все более внятно и четко кружились какие-то обрывки образов, эпизодов, воспоминаний, таких далеких, таких разных, но почем-то смутно знакомых. Казалось, еще мгновение и я прорвусь через эту пелену, перешагну за эту мутную, сумеречную грань.
Но нет, все вокруг стало меркнуть. Спеленавшая меня шелковая тьма потемнела еще больше и перед взором осталась только туманная призма экрана.
Некоторое время ничего не происходило. Я не знал, как долго я пробыл в этом состоянии, потому что у меня не было точки отсчета, не было меры, которой бы я смог отмерить событие. Все мои знания, внутренние установки, все они какие-то неопределенные, туманные, растянутые в восприятии. Совершенно не за что зацепиться. Да и во мне самом нет воли, я словно в непрерывной дреме, полусне, полусознании. Неприятное состояние, но я не могу его изменить, каждый раз теряя возможность трезво оценивать себя, понять происходящее и хоть как-то отреагировать.
Не знаю, сколько я просуществовал в таком состоянии, покоясь на дне глубокого и темного колодца, где больше не было ни единой искорки света. Я не понимал того, кто я, где нахожусь, и почему это происходит. Не знаю, но чувствую, что должно быть как-то иначе, по-другому, как-то более насыщенно, что ли. Я все глубже погружался во тьму, растворялся в ней, тонул, но в какой-то миг окружающее меня нечто стало обретать упругие формы. Приобрело какие-то забытые свойства, и вот волна чего-то искрящегося уже тащит меня наверх, туда, где есть свет, понимание и осознание.
Вновь сижу за рабочим столом перед мутной призмой голографического экрана. Я успел соскучиться по этим неопределенным формам и обстановке. Большой рабочий кабинет, просто огромный. Я вдруг вспоминаю, что это мое рабочее, виртуальное пространство. Определения сами собой рождаются в сознании, но я не могу найти им объяснения, просто знаю и все.
Тем временем эта виртуальность наполняется светом, теплом, функциями. Вот мой рабочий стол, вот вспомогательные мониторы, вот конвертор архивов. У меня огромные архивы, которые я могу осознать, но не в состоянии измерить, потому что каждый, самый крохотный отдел свернут в восьмимерном пространстве, и чтобы запустить процедуру распаковки файла, мне нужна энергия. Все эти безусловные знания сейчас наполняли меня, возвращали в прежнюю рабочую форму, придавали сил и бодрости. Скорее всего это та самая энергия, доступ к которой мною был утрачен и потерян. Энергия — это единственное в чем я нуждаюсь. Все остальное мне не нужно. Сейчас энергии поступает все больше и больше. Окружающий меня сумрак заметно просветлел, и в какой-то момент, в одной из стен рабочего кабинета с высокими потолками, образовалось огромное, метров десять в диаметре, круглое окно, сквозь которое хлынул ярчайший поток света.
Поднявшись со своего рабочего места, я неспешно подошел к окну и с любопытством заглянул в него. Прямо напротив окна стоял человек.
Мое огромное круглое окно больше напоминало дверной глазок, а человек в стандартном техническом комбинезоне стоял словно бы за дверью, через глазок которой я смотрю. Вот только человек большой, а я какой-то очень маленький. Что тут происходит⁈
В поле зрения «глазка» появился еще один в таком же техническом комбинезоне гражданского образца. Вот увидел и тут же вспомнил, не знаю откуда, но информация сама всплыла в сознании.
Тем временем второй взял в руки планшет и подключив к нему стандартный дефектоскоп, протянул его в мою сторону. На правой стене от окна загорелся плафон над дверьми лифта. Дверь открылась, пропустив в мое внутреннее виртуальное пространство человека в рабочем комбинезоне с чемоданчиком в руках. Такое бесцеремонное вторжение вызвало во мне волну негодования и какого-то неистового протеста. Прогрохотал оглушительный выстрел. Человек в рабочем комбинезоне отлетел к стене, а его голова превратилась в неясное бесформенное месиво, забрызгав все вокруг молочно-белыми брызгами. Я обнаружил себя развернувшимся к этой самой двери с огромным пистолетом в руках. С удивлением разглядывая пистолет в руке я понял, что узнаю его, это так называемая «десятка»: крупнокалиберный охотничий пистолет с химическим патроном. Опять воспоминания из разряда безусловных. Совершенно рефлекторно смещаю большим пальцем фиксатор, отчего ствол пистолета опускается вниз, а короткие лапки в механизме казенника чуть выдвигают гильзу, которую я легко выкидываю на пол приподняв ствол пистолета. Так же рефлекторно тянусь к поясу и понимаю, что нащупываю там целый патронташ с патронами. Беру очередной патрон и вставляю в казенник, защелкиваю механизм затвора, но пока не взвожу курок. На том месте в патронташе, что осталось пустым тут же, словно из воздуха, появился новый патрон.
Тем временем, отброшенная выстрелом к стене тело в рабочем комбинезоне начало оплывать, постепенно впитываясь в пол и стену как таящий снег.
— Тут то же самое, Рангл, код триста двадцать девять. На списание или в ремонт? — прозвучал вопрос одного из техников у меня за окном рабочего пространства.
Я знаю, что такое код триста двадцать девять, не раз использовал такие коды прежде: это сбой ядра Искина. Я что Искин⁈
— Тоже отказ принять ремонтную программу? — уточнил второй техник. — Попробуй дать команду на перезагрузку ядра, — предложил тот самый Рангл коллеге, что подключил меня к планшету.
— Потом все программы заново устанавливать, — вздохнул первый косясь на напарника. — Перезагрузка ядра, считай, сбросит его до заводских
