— По старинке? — подхватил я. — Жестко и быстро?
— Это лучший способ… если верить теоретикам. Все остальное — самообман. Истина проста: если вы хотите поместить в машину собственную душу, а не ее туманный оттиск — вы должны умереть. Или, как минимум, получить травму… несовместимую с жизнью.
— Так почему вы не защитились медишнами? — спросил Квирренбах.
— Не хватило времени. Медишны должны тщательно подгоняться и вводиться в тело постепенно. Иначе — тотальный токсический шок. Вы умрете прежде, чем медишны смогут вам помочь.
— Если вы пользовались оборудованием Силвеста, — осторожно произнес я, вспоминая рассказы об экспериментах этого ученого, — вы не успели бы даже вздохнуть.
— Это была усовершенствованная техника, разработанная на базе трудов Силвеста. Но вы правы. Несмотря на все технические ухищрения, я должен был умереть. Но получилось иначе. Мне ввели достаточно медишнов — разных медишнов, — чтобы я остался жив после сканирования — хотя бы на какое-то время… — он слабым жестом указал на модуль и роботов. — Все это предоставлено Убежищем. Они пытаются остановить распад клеток, ввести мне дополнительно более сложные типы медишнов. Но я подозреваю, что они просто исполняют свой долг.
— Вы уверены, что умрете? — спросил я.
— Я чувствую это всеми своими костями.
Что же ему пришлось пережить… Мучительная боль в момент нейронного захвата — когда ты тонешь в сиянии ярчайшей вспышки, которая проникает тебе под кожу, в кости, в мозг, превращая тебя — на один-единственный невыносимый миг — в скульптурную копию из дымчатого стекла.
Быстрые вдумчивые лучи скана, сфокусированные до клеточного разрешения, проходят сквозь тебя со скоростью, чуть опережающей скорость синаптических импульсов, обгоняя послания подкорки — вести о хаосе, который поглощает твой мозг. Лучи достигают ствола мозга — но он еще не получил информации о разрушении, которому подверглись слои, расположенные выше. Благодаря этому незначительному запаздыванию общий снимок мозга кажется совершенно нормальным — не считая легкой расплывчатости, вызванной конечным пространственно-временным разрешением процесса. Сканирование заканчивается раньше, чем ты почувствуешь его начало. Когда разум начинает терять равновесие и нервная система рушится в кому, это уже не имеет значения.
К этому времени он уже в плену.
Впрочем, дело даже не в полученных повреждениях. Медишны могут восстановить ткань из ничего — им достаточно следов, оставшихся на месте разрушенных клеток. Представьте себе здание, которое обстреливает артиллерия. Стены рушатся, во все стороны летят обломки — но команда фанатиков-строителей, засевшая внутри, успевает заделать пробоины прежде, чем взорвется следующий снаряд…
Рейвич не пошел этим путем.
Он предпочел умереть. Он предпочел перетерпеть мучения, чтобы подвергнуть атаке каждую клетку своего мозга и прилегающих тканей — потому что знал: чем бы это ни кончилось для его тела, он сохранит свою сущность. Она будет поглощена, чтобы обрести бессмертие, и в конце концов превращена в запись, которую не сможет уничтожить такое заурядное происшествие, как гибель на войне или выстрел из-за угла.
Отчасти он добился желаемого.
Но это была не та его частица, которую мы искали.
— Значит, вы пошли на смерть, — сказал я. — Вы знали, что это неминуемо. Вы должны были знать это еще до сканирования. Но почему вы прошли сканирование и остались живы?
— Я умер, — отозвался Рейвич. — Согласно множеству медицинских критериев, удовлетворяющих правовые инстанции в других системах, я мертв. Но я также знал, что машины Убежища смогут вернуть меня к жизни, хотя бы на время.
— Вы могли бы подождать, — снова подал голос Квирренбах. — Еще несколько дней — и медишны могли бы полностью справиться с этой задачей.
Костлявые плечи Рейвича дрогнули под стеганым одеялом.
— Но тогда мне пришлось бы отказаться от такого точного сканирования. Иначе у медишнов не было бы возможности действовать. Тогда это был бы не я…
— Полагаю, визит Таннера здесь ни при чем? — спросил я.
Кажется, Рейвича это позабавило. Он даже заставил себя на мгновение улыбнуться. Скоро нам предстоит увидеть на его лице более естественную улыбку — хотя тогда у него уже не будет губ. Долго ему не продержаться.
— Таннер весьма облегчил мне выбор, — сказал он. — Но что касается прочего… Тут мне нечего поставить ему в заслугу.
— Где он сейчас? — спросила Шантерель.
— Здесь, — произнесло иссохшее существо в кресле. — Он здесь, в Убежище, уже больше суток. Но мы еще не встречались.
Я был потрясен.
— Не встречались? В таком случае — что он затевает, черт возьми? А женщина, которая с ним прилетела?
— Таннер недооценил влияние, которое я здесь имею, — сказал Рейвич. — Не только здесь, в Убежище, но и в пределах Йеллоустоуна. Кажется, вы тоже?
— Я здесь ни при чем. Давайте поговорим о Таннере. Это куда интереснее.
Пальцы Рейвича ласкали кромку одеяла. Одна рука по-прежнему пряталась под ним — если только она вообще была. Я попытался сравнить этого живого мертвеца с молодым аристократом, за которым гнался все это время. Ничего общего. Машина отняла у Рейвича даже акцент Окраины Неба.
— Таннер прилетел в Убежище, чтобы убить меня, — сказал он. — Но у него есть более важная задача. Вытащить вас на свет.
— Думаете, мне это неизвестно?
— Ну… откровенно говоря, я был слегка удивлен, когда вы здесь появились.
— Нам с Таннером надо кое-что закончить.
— А именно?
— Я не могу допустить, чтобы он убил вас — даже случайно. Вы этого не заслужили. Вы хотели отомстить. Это глупый поступок — но не бесчестный.
Голова сидящего в кресле качнулась — на этот раз это был кивок. Рейвич признавал справедливость моих слов.
— Если бы Кагуэлла не попытался поймать мой отряд в ловушку, Гитта осталась бы жива. Он заслужил худшей судьбы, чем ему досталась.
Пустые глазницы уставились на меня, словно какие-то рефлексы заставляли его «смотреть» в направлении собеседника. Правда, я подозреваю, что в кресле была встроена какая-нибудь камера, которая передавала ему в мозг зрительные образы.
— Как я понимаю, я говорю сейчас с Кагуэллой, — проговорил Рейвич. — Или вы не тот, за кого себя выдаете?
— Я ни за кого себя не выдаю. Я просто не Кагуэлла. Уже не он. Кагуэлла умер в тот день, когда украл память Таннера. Остался… кто-то другой. Кто-то, кого раньше не было.
Одна из бровей над пустой глазницей чуть качнулась.
— Кто-то лучший?
