– Подъем! – звонкий крик нарушил розовую дымку утренних снов.
На нежном, искрящемся росой песке стояли Дин Крыжовский и его юные товарищи, перенесенные сюда словом повелителя всего грызущего и пищащего. Первым побуждением застигнутых врасплох моряков было желание бежать, но из окрестного лознячка грозно доносилось шуршание Каркасовых полков, и пираты, выбрав из двух зол то, что показалось меньшим, смирились.
– На зарядку становись! – весело командовал Крыжовский. – Как не стыдно так долго спать! Первое упражнение – ходьба не месте!..
Затем последовали наклоны («Поклоны», – как подобострастно сказал Сююр-Тук Бек Паша), приседания и бег трусцой по берегу, назад к брошенной шхуне. Спортсмены преодолевали пологую возвышенность прибрежной дюны, когда сверху их накрыла большая тень. В голубом воздухе Гекубы порхал «Конан Дойл». Его вела Ангам Жиа-хп, в которой суровая необходимость побудила атавистическую способность к действию. Глаза дуэйнийки сияли, полированный ствол блестел, юная листва развевалась на встречном ветру. Конечно, Ангам Жиа-хп не справилась бы со звездоходом одной рукой, но умный корабль понимал сложность обстановки и двигался ходко и весело. Девятигигаметровый тральщик шумно плюхнулся в лагуну, разогнав зубастую мелочь, и осторожно пришвартовался к борту дремлющей шхуны в то самое мгновение, когда конвоируемые дезертиры ступили на трап с полустертой надписью «Брунгiльда».
Великий боже! Могли ли они предполагать, что ждет их на палубе? Там оказалось трое забытых, и если один из них, тот, что со снастью в руках, сам забыл обо всем на свете, то при виде других слезы выступили даже у бесчувственной красавицы Иды.
На просмоленных досках палубы сидел, прислонившись худеньким плечиком к мощному основанию мачты, паж Литте. Золотое солнце обливало лучами его бледное лицо и живыми бликами играло на потертой бархатной курточке. В руках мальчик держал старую седую крысу, наконец-то нашедшую пусть временное и ненадежное, но все же укрытие от бед и тягот одиночества.
– Не плачь! – говорил Литте, прикрывая слепое существо полой курточки, – не пугайся темноты, просто настала ночь, тебе пора спать.
И Литте запел дрожащим голосом тихую безыскусную песенку:
Баю-бай, усни, mon rat,
Всем мышатам спать пора.
Я желаю bonne nuit,
Спи, родимая, усни.
Далеко ушел gros chat,
Все спокойно у мышат,
Засыпает целый мир,
Tous les rats doivent dormir.
Громкое рыдание прервало песню. Рядом с Литте из струящегося теплого воздуха возник Каркас.
– Я забыл, я забыл ее… – прерывающимся горловым голосом твердил он. – Простите!..
Спящий пушистый комок перекочевал из ладоней в ладони, и Каркас исчез, лишь на палубе осталась медленно высыхающая лужица слез. Литте заметил гостей, бросился к Ангам Жиа-хп, обхватил руками кадку и спрятал лицо в серебристом лишайнике, прикрывавшем ствол.
Присутствующие перевели дух и заулыбались. Но улыбки очень быстро исчезли, ибо по сигналу Дина Крыжовского из грузового трюма астрохода было доставлено несколько стоп книг.
– Друзья мои, – приступил к речи капитан, – наше недолгое, но плодотворное сотрудничество убедило меня, что люди вы добрые, но, к сожалению, недостаточно воспитанные. Я предлагаю вам заняться самообразованием, и, когда вы поймете, что ближних надо любить, мы с вами заживем на славу. Здесь перед вами малая толика тех книг, которые вам надо усвоить. Гражданка Клэр, приступайте.
Воительница растерялась. Густо покраснев, она бросила беспомощный взгляд на болонку, но храбрая Женевьева была бессильна помочь ей. Спасительный выход, как всегда, нашелся в последнюю секунду. Владычица вскинула голову и приказала не терпящим возражений голосом:
– Сююр-Тук Бек Паша Эфенди, возьмите книгу и приступите к чтению.
– Э, госпожа, да ведь я читаю только по-арабски, – возразил кулинар.
– Сейчас будет арабский, – капитан дал знак, и Стойко скрылся в люке.
Тем не менее Сююр-Тук, к вящему Идиному неудовольствию, получил отсрочку.
– Песя, тогда ты, – выхватила Клэр из толпы очередную жертву. – И не вздумай утверждать, что неграмотный, – поспешила она упредить маневр, – у Муравлева учился, Аркадия Назарыча, не у кого-нибудь!
– Помилосердствуйте! – лепетал экс-гимназист. – Давно было, не припомнить… изгнан из заведения за недопонимание…
– Разговоры отставить! – жестко скомандовала Клэр. – Понимания от тебя никто не требует. Пока… – добавила она многозначительно.
Песя понял, что погиб. Он еще юлил, бормотал что-то неубедительное, испуганно пятился, но все же взял бы книгу, если бы, отступив еще на шаг, не свалился через пролом, образовавшийся в часы героического штурма космохода от удара улетевшей медной кулеврины. С шумным плеском головорез погрузился в воды лагуны.
И тут… Привлеченный аппетитным бульканьем, со дна поднялся гигантский ящер, способный разгрызть если не крейсер, то уж миноносец средних размеров – наверняка. Вздымая волны и издавая глухое мычание, зверь ринулся к добыче. Песя понял, что погиб второй раз.
Герои наши оцепенели, и даже непреклонная Женевьева, не умевшая плавать, ничем не могла помочь. Исчерченная бесчисленными зубами пасть приближалась. Из глотки, напоминавшей вход в железнодорожный тоннель, неслось характерное уханье и мычание, столь ужасавшее мореходов древности. Да и не только древности! Думается, некоторые из присутствующих горько пожалели в этот миг, что не умерили некогда прыть своей фантазии. Ах, как легко исчезнет сейчас Вагончик в надвигающемся тоннеле!
Песя, Песя! Жить бы тебе в родной Виннице, учиться, сменить на тяжелом посту престарелого Аркадия Назарыча! И что за нелегкая занесла тебя в далекую галактическую пустыню, вырядила в немодный пиратский мундир и швырнула в пасть безобразно придуманному хищнику? Неужто только злая воля того литератора, что об одном тебе и умел писать и в погоне за жирным гонораром напяливал на тебя то римскую тогу, то нелепый литой скафандр, и заставлял порхать по странам и эпохам. Увы тебе!
К счастью для выпускника винницкой гимназии, животное слишком торопилось к пиршественному столу и решило сократить путь. Правда, при этом на дороге оказывалась «Заря Гекубы», но почему бы не пожрать заодно и ее? Однако проглот не подозревал, что на его алчном пути появилась преграда неизмеримо более мощная, нежели дубовый корпус шхуны. Там на борту стояла скромная фигура с бамбуковым орудием лова в руках. И дракон со всего маху налетел на опущенную в воду леску!
Нет, это не была его Рыба! Не качнулся поплавок, не согнулось удилище, не дрогнуло радостным ожиданием сердце рыбака. Словно бы головастик проплыл мимо снасти, поставленной на крупную щуку. Совершенно иной была реакция дракона. Бронированный плавучий динозавр, налетев на тончайшую и крепчайшую капроновую нить, был разрезан ею пополам, и обе половинки мгновенно пошли на дно, удивленно косясь друг на друга и силясь понять, что же их разлучило.
