и лишенном удобств номере для гостей моего департамента. Comprende?
– Ничего не выйдет. Вам не удастся свалить вину на меня, и вы это знаете. Это открытый шантаж, шеф. Мои юристы живо надерут вам задницу.
– Вы так думаете? Тогда послушайте еще. Я не шутил, говоря, что вы подозреваетесь в убийстве. Это означает, что вы представляете опасность для остальных граждан. И я как офицер службы безопасности обитаемой космической станции имею право удалить любого, кто, по моему мнению, угрожает населению упомянутой станции или ее искусственной биосфере. Можете проверить: статья двадцать четвертая в последней редакции Законов космоса ООН от две тысячи шестьдесят восьмого года, которому подчиняется и Эден. Бостону придется начинать революцию без вас.
– Ладно, давайте успокоимся, хорошо? Мы оба хотим одного и того же – упрятать за решетку убийцу Пенни.
– Все правильно. Я совершенно спокоен, и я жду.
– Я прошу минуту.
– Консультируйтесь с кем угодно. Но никуда не уходите.
Он вспыхнул, потом прижал пальцы к вискам и сосредоточился.
Вопреки своим первоначальным опасениям я уже с нетерпением ждал, когда заработают мои симбионты. Должно быть здорово ощущать, что в любой момент можешь обратиться за поддержкой к друзьям и коллегам.
Мой взгляд бесцельно странствовал по кабинету. Стандартный корпоративный пафос: безвкусная комната в каком-то мексиканско-японском стиле, дорогие предметы искусства выставлены напоказ. Мне это помещение казалось безумно холодным и функциональным. Глаза остановились на картине на стене позади Харвуда. Это же наверняка копия? Но вряд ли можно себе представить, что Харвуд удовольствуется копией картины Пикассо.
Тот вышел из транса и повел плечами, словно борец перед трудной схваткой.
– Ладно. Почему бы нам не обсудить гипотетическую ситуацию.
Я застонал, но возражать не стал.
– Если независимая нация деприватизирует собственность компании, находящейся на ее территории, международные суды не признают законным этот шаг и в порядке компенсации для ее владельцев арестуют активы этой страны. Неоспоримый инцидент имел место в Ботсване в две тысячи двадцать четвертом году, когда новое правительство полковника Матами конфисковало автомобильный завод «Стрэнтон Корп». Полковник Матами решил, что на дворе еще середина двадцатого столетия, когда власти бывших колоний безнаказанно грабили иностранные предприятия. Стрэнтон обратился в международный суд ООН; судьям потребовалось два года, но вынесенный приговор был в его пользу. Завод был частной собственностью, и правительство Матами признали виновным в грабеже. Стрэнтон потребовал возмещения убытков. Воздушные суда Ботсваны конфисковывались сразу, как только приземлялись на иностранной территории, энергетическая сеть Южной Африки прекратила подачу электричества, ввоз всех товаров, кроме гуманитарных грузов, был запрещен. Матами пришлось уступить и вернуть завод. С тех пор марксистские режимы, намеревавшиеся национализировать иностранные предприятия, получали колоссальные проблемы. Им, конечно, нельзя было помешать организовывать бунты, лишая предпринимателей рабочей силы, или душить бизнес надуманными требованиями и огромными налогами, или просто отказывать в продлении лицензий. Но они не могли завладеть собственностью, если только настоящий владелец не хотел ее продавать.
– Да, я понимаю, какие перед вами встанут проблемы. Единственный стоящий актив здесь – это добыча гелия-три. Если даже жители Эдена объявят о своей независимости, ничто не помешает ЮКЭК перебросить рабочих в другой биотоп. Эден сам по себе станет нежизнеспособным в экономическом отношении, а индустрия в условиях невесомости будет неконкурентоспособной из-за транспортных расходов. Все, что вы здесь создадите, можно изготовить в поясе О’Нейла, и намного дешевле. Для достижения успеха вам требуется не только биотоп, но и добывающие гелий-три предприятия.
Харвуд безразлично пожал плечами.
– Это ваши слова. Но мое гипотетическое правительство уже имеет небольшую долю в иностранном предприятии, которое стремится национализировать. Это совершенно меняет экономическую игру; вся концепция прав собственности становится более неопределенной.
– Ага! – Я щелкнул пальцами, наконец уловив суть. – Вы собираетесь привлечь средства для выкупа долей держателей акций и, возможно, постепенно войти в совет директоров. Ничего удивительного, что вам нужны деньги. – Я замолчал, припоминая файлы, относящиеся к ЮКЭК. – Но и этого вам будет недостаточно. В вашем распоряжении может оказаться несколько миллиардов. ЮКЭК оценивается в несколько триллионов ваттдолларов, и в ближайшие пятьдесят лет разорение этой компании не грозит.
– Ни одно правительство Земли не осмелится прервать поток ресурсов, поступающий с гипотетически национализированного предприятия. Они просто не могут себе этого позволить, поскольку получаемый продукт характеризуется чрезвычайной редкостью и ценностью. В конце концов суды и финансовое сообщество одобрят предполагаемую административную реструктуризацию, тем более если будет выплачена компенсация. Никто не собирается никого обманывать. Большую часть денег, пожертвованных Пенни и другими филантропами гипотетическому правительству, израсходуют на юридические битвы: сражения законников, скорее всего, будут чрезвычайно яростными и длительными.
– Да, да, теперь все понятно. – Я поднялся. – Что ж, если я смогу доказать эту гипотезу, вы и другие опекуны фонда будут вычеркнуты из списка подозреваемых. Спасибо, что нашли для меня время.
Харвуд тоже поднялся из-за стола.
– Я надеюсь, что вы быстро отыщете убийцу Пенни, шеф Парфитт.
– Я буду стараться изо всех сил.
– Да, вероятно. – Выражение его лица стало покровительственно-высокомерным. – Только не думайте, что у вас в запасе масса времени. Может так случиться, что ваше пребывание здесь внезапно закончится.
Я остановился в открытой двери и посмотрел на него с искренним сочувствием.
– Неужели вы считаете, что Бостону в случае формирования правительства не потребуется профессиональная полиция? Если так, вы еще больший мечтатель, чем я думал.
Петр Зернов встретил меня более радушно, чем Харвуд, – ничего удивительного, мы ведь неплохо узнали друг друга еще на «Итилиэне». Скромный молодой человек, молчаливый интеллигент, который по большей части держал свое мнение при себе, но когда он начинал говорить на интересующую его тему, то проявлял завидную информированность и убедительность. Именно наличие его фамилии в списке попечителей фонда помогло мне поверить объяснениям Харвуда. Я доверял Петру еще и потому, что он был единственным, кто не мог убить Пенни. Ведь похоже, что убийца должен был находиться в биотопе по крайней мере за пару дней до преступления.
Все это время Петр провел на «Итилиэне» вместе со мной. Хорошее алиби.
Я встретился с ним в главном помещении отдела биотехнологии ЮКЭК, где велось наблюдение за развитием Арарата.
– Этим должна была заниматься Пенни, – с горечью произнес он. – Она так много
