— Да.
— Какую?
— Она передала мне Вещи.
— Ключ?
— И его тоже.
— И чем же он сейчас занимается? Снова водит за нос?
— Показывает новые Врата, Ваше Императорское Величество. Они уже три года не сдвигаются с места.
— Где?
— В степях Нордической Руси, к западу от Каспийского моря.
Императрица поразмыслила над этим, сведя брови к переносице. Ее шрам побелел.
— Нелегко будет туда добраться. Кто-нибудь еще знает?
— Из моих знакомых — никто.
— А тебе известно, куда ведут эти Врата?
Рита отрицательно покачала головой.
— А есть… какие-нибудь убедительные подтверждения?
— В каком смысле, госпожа? — Как ни старалась, Рита не могла перейти на менее официальный тон. Казалось кощунственным обращаться к этой женщине без благоговения в голосе.
— В том смысле, что экспедицию в Нордическую Русь придется отправлять без дипломатической процедуры. О согласовании с буле тоже не может быть и речи, и если нас раскроют… Неужели все ради какой-то дыры в никуда?
— Я ничего не могу обещать, госпожа.
Клеопатра грустно покачала головой и снова улыбнулась.
— Совсем как бабушка. — Она глубоко вздохнула. — Ей, да и тебе, необыкновенно повезло с императрицей. Будь на моем месте умный и практичный монарх, он бы и слушать вас обеих не стал.
Рита кивнула, не решаясь возразить.
— Ты хоть чуть-чуть представляешь себе, что там, по ту сторону Врат? Какой от них прок?
— Они могут вернуть нас на Путь.
— В гигантский водопровод из рассказов Патрикии?
— Да, госпожа.
Клеопатра, держа на виске, на верхнем конце шрама, палец, принялась напрягать и расслаблять челюстные мышцы.
— Что необходимо для экспедиции? Больше, чем просила Патрикия?
— Не думаю, Ваше Императорское Величество.
— Тогда это не слишком накладно. Вещи все исправны? Родосские механикосы их проверяли?
— Ремонт не требуется, госпожа. Максимум — замена батареек.
— Сможешь возглавить экспедицию?
— Наверное, именно этого и хотела бабушка.
— Ты очень молода.
Рита не стала отрицать.
— Ну, так сможешь?
— Надеюсь.
— Тебе недостает бабушкиного азарта. Она бы сразу сказала «да», хотя бы и сомневалась в себе.
Рита и тут не возразила.
Печально качая головой, Клеопатра обошла вокруг стола и опустила руки на спинку Ритиного стула.
— С точки зрения политики, это авантюра. Мы рискуем конфликтом с Русью, и буле поднимет бурю, если пронюхает… Хочу, чтобы ты знала, юная дама: мое положение незавидно. Я вовсе не в восторге от твоего появления и молчаливой просьбы. С другой стороны, вспоминая твою бабушку…
Рита сглотнула и до судорог напрягла шею, чтобы не кивать, точно китайский болванчик.
— Кое-кому я уже намылила голову за твои злоключения в Мусейоне. Можешь считать, что императрица на твоей стороне. Но учти: монархам нелегко потворствовать своим капризам. Просто мне очень уж хочется, чтобы ты нашла что-нибудь необыкновенное, чудесное, может быть, даже опасное… необыкновенно-чудесно-опасное, не из этой проклятой паутины низкопробных угроз и высокопробного интриганства и ненависти.
Она наклонилась, приблизив свое лицо к лицу девушки, всматриваясь той в глаза.
— Какие дашь гарантии?
— Гарантии, госпожа?
— Личные гарантии.
У Риты екнуло сердце.
— Совсем никаких?
Очень медленно, робея и презирая себя за это, Рита произнесла:
— Только мою жизнь.
Клеопатра со смехом выпрямилась, взяла Риту за руки и заставила встать, будто приглашала на танец.
— Все-таки есть в тебе кое-что от старушки. Ну так как, Вещи при тебе?
Наконец-то Рита расслабила шею — лишь для одного кивка.
— Тогда неси Ключ и показывай, как это делала софе. Обожаю эти картинки.
Пух Чертополоха, пятый зал
На тридцать первый день расследования Ольми принял решение. В нынешнем вместилище психики ярта ее безопасное изучение было невозможно. Ольми слишком мало знал о системе, в которой хранился ярт, а тот, вероятно, исследовал ее досконально.
Играя желваками, Ольми стоял во второй комнате склепа. Никаких изменений в обличье пленника он не наблюдал: все те же неподвижные, безмятежные, неподвластные времени черты. Вскоре ему предстоит возрождение и, вероятно, новый шанс достичь своей высшей цели…
Ольми никогда не ставил себя в положение, когда насилие угрожало бы самому его «я». Он избегал даже психического смешения с любовницами и друзьями, что не было редкостью в горячую пору яртских войн. А если и приходилось идти на контакт в городской памяти, он всегда тщательно прятал свою психику под крепкой защитной оболочкой. Он и сам посмеивался над этой слабостью, но только однажды пошел ей вопреки: когда вобрал в свою память, а точнее, в имплант, восстановленные фрагменты сознания Корженовского. Но раздробленная личность Инженера допускалась только в верхний слой мышления Ольми и ни в коем случае не глубже.
Он питал отвращение к тесным психоконтактам. Ценил свою уникальность и никогда не подписался бы под максимой поэта давно минувшей эпохи: «Быть одному — в неважной быть компании», и вполне понимал, отчего: он не желал изучать себя досконально, а уж тем паче — чтобы его изучил досконально кто-то другой. В отличие от многих соотечественников, он не находил удовольствия в самокопании.
Но лучший способ узнать ярта — вобрать его в себя и «погрузиться» в собственный изолированный имплант. Никакое другое устройство не защитит от контрразведывательных мер, а за личностью в импланте можно постоянно наблюдать и в случае чего перебросить ее в другую систему.
Ольми располагал тремя вместительными имплантированными хранилищами памяти, причем новейшему едва исполнилось полета лет, а два раньше служили для дублей Инженера. Все они были тальзит-ской конструкции, все допускали расширение функций — например, контроль извне при полной (или почти полной) блокировке памяти.
План был разработан и представлялся наилучшим. Ольми просто откладывал неизбежное.
Так ли уж велико было желание возложить себя на алтарь Земного Гекзамона? Пожертвовать своим разумом, душой? Ведь он наверняка погибнет, если ярту удастся обыграть его, «прогрызться» через все внутри-психические барьеры. Добро, если только он погибнет…
Ярт намеренно сдался в плен. Это троянский конь. Ольми уже не сомневался. А он вознамерился ввести этого коня в стены бесценной крепости — своего разума.
Если подведет защита, то ярт осуществит свой изначальный замысел и станет лазутчиком в лагере людей, диверсантом в человеческом обличье. Он будет управлять сознанием Ольми и — страшно даже вообразить — убедит порабощенный разум, что тот действует по своей воле.
