– Макс, – спросил я, подходя ближе, – что случилось?
– Исполнительный директор Неккена желает с нами пообщаться.
– Что?!
– Со мной лично или с полномочным послом, – буркнул товарищ Кейнс, обозревая раскатившиеся по столу шары.
– Пять лет прошло, – нервно сказал Морелли, – они проснулись. У них частичная амнезия.
– Селективная, – поправил Доктор.
– Да хоть какая, – в тоске сказал бедный наш финансист. – Пять лет эмбарго – и вдруг они хотят продолжать закупки. Нам Совет Двенадцати Тысяч изоляцию объявил!
– Плевать Неккену на Совет с высокого небоскрёба, – сказал Линн. – Гендиректор Неккена – императрица.
– Да ну тебя, – уныло сказал Морелли. – Дина отреклась.
– А ты не на корону смотри, а на полномочия, – заметил начупр юстиции. – Акена Тикуан фактически абсолютный монарх. Если бы она пнула Совет, Совет мигом прислал бы сюда миротворцев, и нас всех бы поставили к стенке. У неё тоже есть какой-то план.
– В этом-то весь ужас, – горько ответил Морелли. – Кто-нибудь понимает, что им от нас надо? Что нужно Акене Тикуан на Циалеше?
Доктор поиграл бровями, но ничего не сказал.
И вдруг я понял, откуда в них такое спокойствие. Это было нечто вроде негатива древней фотографии или инверсии цвета в редакторе. Тревога и растерянность переходили предел, доступный человеческим чувствам, и превращались в собственную противоположность. Морелли, начупр финансов, в неожиданной смене политики Неккена видел только выгоды: возобновление экспорта, увеличение валютных запасов Циалеша, в перспективе – возобновление импорта и снятие изоляции. Как и все мы, он не понимал причины произошедшего, как и все мы, он боялся, но за свою сферу компетенции он был спокоен. Поэтому и мог нервничать по-человечески… Тот же Арни Легерт, чей военный космофлот в случае настоящего вооружённого конфликта способен был только героически погибнуть, не мог себе позволить нормальных эмоций. Он шутил и улыбался, а Кейнс и Зондер, на плечах которых лежала ответственность за всё, играли в бильярд.
Я стоял на ступеньках крыльца и переводил взгляд с одного товарища начупра на другого.
Улли поднял глаза от планшетки. «Николас, – сказал он, – подойдите посмотрите запись». Потом Лауфер развернул экран планшетки ко мне и увеличил его вчетверо.
Я шагнул ближе.
На голографическом экране вспыхнул, кинулся в лицо зрителю и отплыл назад логотип корпорации Неккен, известный каждому: два стилизованных лайнера, устремившихся в разные стороны, и крупная многолучевая звезда между ними. Звезда напоминала абрис сверхтяжёлого крейсера «Трансгалактика» анфас с активированными орудиями, и в этом тоже заключался угрожающий смысл. Всё летающее железо в Сверхскоплении, от детских аэродосок до универсальных истребителей, производилось плюс-заводами Неккена, – и это не считая бесчисленных дочерних фирм, которые занимались буквально всем и почти все были монополистами в своих сферах. Девяносто восемь процентов жителей Сверхскопления пользуются операционной системой «Эмералд», сто процентов смотрят продукцию кинокомпании «Сны Сердца»… Дальше можно не перечислять.
«Неккен: космос доступен!» – прокричал жизнерадостный детский голос.
И экран вспыхнул так ярко, что я зашипел от боли и заслонил ладонью глаза.
Исполнительный директор Неккена, подтянутый улыбчивый мужчина лет сорока, стоял перед камерой один. За его спиной высились бионебоскрёбы Сердца Тысяч, золотился лазурный океан и била беспощадным светом звезда, слишком яркая для непривычных глаз. Огромное окно… Вид в окне медленно менялся. Оно как будто спускалось к земле с неописуемой высоты.
Запись велась не в кабинете и не в конференц-зале – в лифте.
– Добрый день, господа, – директор сверкнул белоснежными зубами. – Меня зовут Алан Йеллен, и я хочу обсудить с вами кое-какие детали.
Я спиной почувствовал, как все остальные отвели глаза. Морелли пригорюнился, Улли встал и что-то сказал Симкину… Да, я понимал. Я видел запись первый раз, поэтому любопытство всё пересиливало. Но вести официальную запись, предназначенную для трансляции первым лицам государства, в лифте… Господин Йеллен недвусмысленно демонстрировал нам, чего мы стоим.
Это следовало принять к сведению, но никаких эмоций по этому поводу не допускать – любые эмоции были бы неконструктивны. Я сосредоточился на содержании передачи.
…Вторая голоконференция с Сердцем Тысяч за пять лет. И второй раз – запись. Никто в центре мира не станет подгадывать время для связи с семнадцатой сферой онлайн… В первый раз сама госпожа гендиректор, Её Величество Акена Тикуан строго заявляла, что не признает национализацию плюс-заводов и потребует возврата кредитов, а также что она возмущена происходящим на Циалеше, где попраны все ценности правового гуманитарного общества… Я помнил такой же жуткий, слепящий – сущее орудие пытки – свет звезды Сердца Тысяч на той записи, серые фигуры трёх директоров, насквозь пробитые этим светом, и ещё подпрыгивающее игривое словцо «то-та-ли-та-ризм!»
Словцо это почему-то относилось не к трём серым фигурам, а к Народному правительству Циалеша.
Господин Йеллен о тоталитаризме не обмолвился. Более того, он не обмолвился и о национализации, и о долгах. Запись оказалась довольно короткой. «Корпорация, – говорил господин директор, – не заинтересована в сокращении рынка сбыта, корпорация заинтересована в мирном улаживании конфликтов и разрешении противоречий. Корпорация планирует возобновить закупки продукции плюс-заводов Циалеша, но перед этим необходимо наладить дипломатический контакт и получить гарантии соблюдения правовых норм». Он, Алан Йеллен, уполномочен пригласить на Сердце Тысяч для переговоров главу нового правительства планеты Циалеш либо же полномочного посла такового.
– Это очень странно, – сказал я, когда запись закончилась.
Лауфер вернулся и ревнивым жестом забрал у меня свою планшетку, Морелли уставился на меня из кресла, Линн закурил.
– Что именно? – уточнил Доктор, поигрывая кием. – Что ты по этому поводу думаешь, Ник?
Я задумался. Вопросов оставалось очень много, но кое-что лежало на поверхности.
– На Циалеше не производится ничего, что нельзя было бы купить в других местах, – ответил я. – За исключением, конечно, кое-какой сельхозпродукции, но это несерьёзно. Покупательная способность населения на Циа низкая. Да и вообще, наши триста миллионов человек – не тот рынок сбыта, который Неккен боится потерять. Йеллен демонстрирует пренебрежение, но о наших долгах молчит. Такое впечатление, что заводы и кредиты – мелочь, а нужно ему что-то другое.
