Оставив возле Шара три кибербакена, Спрогэ пошел навстречу грузовику, с помощью своей мощной аппаратуры просматривая пространство. Мысль его была ясна — если один исчезнувший член экспедиции оказался далеко в открытом космосе, там же могут оказаться и другие, которых, возможно, еще удастся спасти, — надежда явно иллюзорная, но разве можно было отказаться даже от такой надежды. Спрогэ встретил грузовик, никого не найдя, а еще через два часа все бакены одновременно сообщили, что перестали фиксировать объект слежения.
Он заулыбался издалека.
Одиноко и строго сидела Сима за столиком у бушприта «Эспаньолы», в глухом, до пят, со стоячим воротником платье из тяжелой, сумеречной парчи. Лицо да кисти рук с двумя массивными перстнями на длинных тонких пальцах — вот все, что она открыла светлому воздуху, настоянному на кипарисах и олеандрах.
Они познакомились год назад, и Сима сразу потянулась к Андрею. Ей было очень плохо в ту пору — она никогда не рассказывала почему, — и он поддерживал ее, как умел, и постепенно полюбил ее, насколько может вообще полюбить уставший от самого себя человек: стал нуждаться в ней. Иначе ему совсем не для кого было бы жить, а только для себя — он не умел.
— Это тебе, — сказал он, лихо падая на одно колено и протягивая букет.
— Спасибо, — рассеянно ответила она, подержала цветы на весу, как бы не зная, что с ними делать, а потом положила на стол.
Андрей встал. Ему вдруг стало жалко цветов, которые он напрасно убил. От его колена на полу осталось круглое влажное пятнышко.
— Ты почему мокрый? — спросила Сима и сделала маленький глоток из бокала.
— Купался, — ответил Андрей, засмеявшись. — Такой сейчас смешнущий случай вышел…
— Принеси мне соломинку.
Он с удовольствием принес желто-крапчатую, какие ей нравились больше всего.
— Представь себе, — проговорил он, садясь, — пятый день звоню Соцеро и никак не могу дозвониться.
— Что он тебе вдруг понадобился? — удерживая соломинку в углу губ, спросила Сима.
— Он мне всегда нужен… как и ты.
Она усмехнулась чуть презрительно, потом выронила соломинку изо рта в бокал и, не поворачиваясь к Андрею, нехотя произнесла:
— Неделю назад мне Ванда рассказывала, что большую группу опытных пилотов завербовал меркурианский филиал Спецработ. По-моему, она упоминала фамилию Соцеро.
Андрей удивленно склонил голову набок.
— Вот как? А цель?
Сима пожала плечами. Видно было, что мысли ее где-то очень далеко и она с трудом поддерживает разговор.
— Что ж он мне не позвонил…
— А зачем ему, собственно, перед тобой отчитываться?
— Ну, как… Друзья же. Знаешь какие! Знаешь, как мы в войну играли?
Да это было великолепно! Впятнадцатером все лето в замшелых лесах Западной Белоруссии прорывать окружения, спланированные учителями с великим хитроумием, чувствовать надежную сталь оружия, верить в себя и в тех, кто рядом, вдыхать пороховой дым. А на привале вдруг впервые в жизни задуматься и понять, каково это было на самом деле…
— И что чудесно, — мечтательно сказал Андрей и даже глаза прикрыл. — Всемогущество какое-то, правда, Единство. Как мы взорвали мост! Ох, Сима, как мы взорвали тот мост! Это же сказка была, поэма!.. — Он вздохнул. — А Ванда случайно не обмолвилась, в чем там дело?
Сима, чуть скривившись, качнула головой отрицательно. Потом произнесла:
— Ты же знаешь Ванду. Кто-то при ней сказал потрясающую фразу: «Не исключено, что благодаря нелепой случайности вскоре мы раскроем тайну подпространства, но цена за это может оказаться чрезмерно высокой». Эту фразу она повторяет без конца и делает вот такие глаза.
«При решении любой из крупных проблем цена может оказаться чрезмерно высокой, — подумал Андрей. — За атомную энергию пришлось платить атомным кризисом, и больше полувека человечество висело на волоске. За создание индустрии начального типа пришлось платить кризисом экологии, который едва не сгноил, к черту, все живое. Нет, похоже, тут есть какая-то система. Каждый крупный рывок, сама природа которого должна изменить жизнь и направление развития, по инерции — сиречь по близорукости людской — совершается в прежнем, с момента рывка уже фатальном направлении. И лишь в последний момент, сплотившись на платформе всеобщего ужаса, с потерями, с жертвами, удается вырулить на спасительный поворот, мимо которого пролетели с ветерком, с посвистом много лет, а то и десятилетий, назад…»
Трое парней за соседним столиком, горячась и ожесточаясь, повысили голоса. «Бун дошел на своей яхте до Луны за три двенадцать!» — «Что ты несешь, козел! Бун дошел за три семь, потому что Миядзава дошел за три девять и взял только серебро!»
— Послушай, Андрей, — задумчиво произнесла Сима и повернулась наконец к нему. От соломинки на ее губе осталась маленькая алая капля. — Я тебе нужна?
— Да, — ответил он удивленно. Она покачала головой.
— Тебе никто не нужен. — В ее голосе были слезы и торжество. — Ты одного себя любишь, настолько, что стараешься всем быть нужным. Все равно кому. Быть нужным женщине, в общем, самый простой способ быть кому-то нужным… особенно если женщина так нуждается в опоре, как я. Со мной ты был лишь потому, что был нужен мне, я — то тебе вот ни настолечко не дорога!
Она умолкла, глядя на него непримиримо и выжидательно. Он молчал.
— Разве я не права?
— Права, — ласково произнес он. — Как ребенок. Для ребенка ведь любая ситуация решается однозначно.
— Какой ты специалист по детям!
Когда ей хотелось, она била беспощадно, не задумываясь. Андрей погладил ее холодные пальцы, полуприкрытые длинным жестким рукавом. Ему всегда казалось, что человек, сделавший другому больно, сам мучается и жаждет прощения и тепла.
Она отняла руку и сухим тоном судьи спросила:
— Когда ты последний раз виделся с сыном?
— Давно, — ответил он негромко. — Зачем тебе?.. После всего, что случилось, я…
— Знаешь, — перебила она, — я не касаюсь этих твоих космических дел. Меня твой Шар мало трогал, даже когда он был, и уж совершенно перестал волновать с тех пор, как ты спалил его. Хотя я бы, конечно, такой глупости не сделала, да и любой здравомыслящий человек… Геростратов комплекс неудачника, так я сразу решила, еще не зная тебя. А узнала — подивилась. Ты же был приличный пилот! И только недавно поняла — ты просто любишь ломать то, что дорого другим. Тебя это возвышает в собственных глазах… Но не сваливай на Шар свою несостоятельность в семье. Надо честно сказать: да, мне захотелось сломать и тут! Честно, понимаешь?
