Она умолкла, глядя на него непримиримо и выжидательно. Он молчал.
— Разве я не права?
— Права, — ласково произнес он. — Как ребенок. Для ребенка ведь любая ситуация решается однозначно.
— Какой ты специалист по детям!
Когда ей хотелось, она била беспощадно, не задумываясь. Андрей погладил ее холодные пальцы, полуприкрытые длинным жестким рукавом. Ему всегда казалось, что человек, сделавший другому больно, сам мучается и жаждет прощения и тепла.
Она отняла руку и сухим тоном судьи спросила:
— Когда ты последний раз виделся с сыном?
— Давно, — ответил он негромко. — Зачем тебе?.. После всего, что случилось, я…
— Знаешь, — перебила она, — я не касаюсь этих твоих космических дел. Меня твой Шар мало трогал, даже когда он был, и уж совершенно перестал волновать с тех пор, как ты спалил его. Хотя я бы, конечно, такой глупости не сделала, да и любой здравомыслящий человек… Геростратов комплекс неудачника, так я сразу решила, еще не зная тебя. А узнала — подивилась. Ты же был приличный пилот! И только недавно поняла — ты просто любишь ломать то, что дорого другим. Тебя это возвышает в собственных глазах… Но не сваливай на Шар свою несостоятельность в семье. Надо честно сказать: да, мне захотелось сломать и тут! Честно, понимаешь?
— Ох, Сима, Сима, — выговорил он. — Ну хорошо. Вот представь: твой сын говорит тебе…
— У меня нет детей, — резко сказала она. — Ты намеренно стараешься ударить побольнее?
Он только стиснул зубы.
— У меня слишком много важной работы, товарищи не поймут меня, если я их оставлю! Тем более что на помощь мужчин, как видно по тебе, рассчитывать не приходится!
«Генных инженеров действительно зверски не хватает, — поспешно подумал Андрей ей в оправдание. — Но где я слышал про непонимающих товарищей, совсем недавно…»
— Ладно, — примирительно сказал он. — Пойдем лучше купаться.
— Нет уж, договаривай!
— Да не стоит. Пустяки все. Прости.
— Ты просто смешон! — Она резко поставила на столик свой опустевший бокал. — Посмотри! Ведь за что бы ты ни взялся, все ты делаешь не так, все — вкривь и вкось! И хоть был бы ты просто подлец, это бы еще полбеды! Нет, эта вечная поза! Я ведь думала, ты необыкновенный… добрый… все знаешь и все можешь. — Она замотала головой внутри своего громадного воротника. — А ты просто болтун.
— Ты сегодня так говоришь, будто меня ненавидишь.
— Да. Я ненавижу тебя. Слова, слова… Живешь в своем выдуманном мире!
— Каждый живет в своем мире, — мягко ответил он. — И каждый такой мир в той или иной степени выдуман.
— Ну уж нет! Я никого не мучила, никогда!
Он только усмехнулся.
— Ты очень плохой человек, Андрей. Ты разрушитель. Ты и меня искалечил. Но не сломал. Не обольщайся — не сломал!
Она резко встала. С хрустом распрямилась парча.
— Не провожай. Мне больнее, чем тебе. Мне гораздо больнее.
Рывком повернувшись, она пошла прочь.
— Цветы! — глупо крикнул он.
Но она даже не сбилась с шага.
Парни с соседнего столика, скалясь, смотрели на Андрея. Сидевший поодаль от «Эспаньолы» мужчина, расцветая в улыбке, поднялся Симе навстречу. Она взяла его под руку, мельком оглянулась, как бы оправляя воротник — видит ли Андрей, — удостоверилась, поцеловала спутника в щеку, и они двинулись по набережной. Андрею показалось, что это музыкант, недавно просивший у него фон. Но он не успел разглядеть. «Бедный мужик, сколько времени ждал, — подумал он. — Интересно, за кого она меня ему выдала? Товарищ по работе… У нас очень важная работа, у нас очень много важной работы. Срочный разговор на четверть часа. Ты не обидишься, милый, если я попрошу подождать вот здесь? Бедняга. Ищет, ищет того, кто за нее бы прожил ее жизнь, а она лишь при сем бы присутствовала в качестве томного, манерного, бесконечно хрупкого украшения… претендуя на воплощение бездеятельной горней справедливости, но на деле, по слабости своей, лишь сварливо беспощадная. Как тут поможешь? Это в детстве складывается. Неуверенность, страхи, запреты…» Он вспомнил Вадика, глухо и тщетно гугукающего под полотенцем.
Тоска была хоть вой. И еще — неловкое, стыдное какое-то сочувствие и досада, словно Дездемона на сцене, вдруг споткнувшись, выматерилась хриплым басом и закурила.
«Странно все устроено, — подумал Андрей совсем уже отстраненно. — Обычную измену или подлость простят, может не заметят даже. Но доброты и любви, проявленных не так, как хотелось бы ожидающим их, не прощает никто и никогда. В них видят наихудшую подлость, наистрашнейшую измену. Потому что знают: если лучшее уже отдано им, и отдано, пользуясь выражением Симы, „не так“ — больше не на что надеяться. И надо уходить».
3Второй раз на Шар наткнулись спустя восемь лет, совсем в другом месте. Патрульный катер сообщил на Землю о встрече и на большом удалении остался ждать. Через неделю прибыла подготовленная в кратчайший срок мощная экспедиция.
Кибернетики открыли люк и ввели в камеру набитый аппаратурой кибер. Однако дальнейший путь оказался блокированным. Все попытки кибера пробраться за второй люк, длившиеся несколько дней, оказались тщетными. Заседания ученого совета шли почти беспрерывно, к ним подключались те или иные специалисты с Земли, прибыл даже грузовик со специальной режущей установкой — все впустую. Наконец третий пилот, Трамбле, предположил, что требуется человеческое присутствие. С научной точки зрения эта гипотеза была абсолютной чепухой, и так чепухой и осталась бы, если бы Трамбле, после двухдневных мучений, не вышел из корабля якобы для профилактического осмотра наружных маршевых конструкций. Лишь будучи у Шара, он связался с рубкой, задержать его не смогли. Люк открылся от первого же прикосновения человеческой руки, и Трамбле сразу вернулся. Медленно продвигаясь, кибер транслировал изображение спирального коридора, в котором царили космический холод и вакуум. Кто-то предположил, что им встретился совсем не тот Шар, который встретился Спрогэ, — но это был явный абсурд, на микроскопическом слое пыли, скопившейся на Шаре (по его толщине определили приблизительный возраст Шара в полтора миллиона лет), еще в первые часы экспедиция обнаружила следы, оставленные людьми Спрогэ. Прошло восемь часов, узкий металлический коридор казался бесконечным. Затем связь с кибером прервалась. Немедленно был послан второй, его сопровождал навигатор Марат Блейхман, который должен был открыть люки. Внешний люк закрылся, и по напряженным нервам столпившихся в рубке людей хлестнул крик: «Там Земля, я вижу! Только человеку дано видеть живое!» Затем связь прервалась. Послали человека с приказом открыть внешний — только внешний! — люк. В камере находился лишь кибер. Открывать внутренний люк не стали. Неделя прошла в бесплодных попытках что-то сделать. За полсуток до окончания срока автономности Марата сам командир, не сказав никому ни слова, улетел к Шару. Он открыл внутренний люк и действительно увидел высокую нетронутую траву и голубое небо. В течение получаса, не переступая границ камеры, командир вызывал навигатора по радио, а затем ввел кибер в Шар — ломая траву, тот двинулся вперед. Командир вернулся на корабль. Более суток кибер передавал в рубку изображение коридора, проделал почти тринадцать километров по узкому, извилистому каналу, затем связь с ним прервалась. Запас киберов иссяк; оставив на разном расстоянии от Шара восемь бакенов, экспедиция в тот же день ушла к Земле. Через сорок две минуты после старта все бакены сообщили об исчезновении объекта слежения.
