Несомненно одно: Кюи испытывал резкую неприязнь к творчеству Петра Ильича.
Что же касается «Опричника», то сам автор ценил это свое произведение не очень высоко:
«Меня терзает «Опричник». Эта опера до того плоха, что на всех репетициях (особенно 3–го акта и 4–го) я убегал, чтобы и не слышать ни одного звука, а на представ–лении готов был провалиться. Не, странно ли, что когда я писал ее, то мне первое время казалось, что это прелесть? Но какое разочарование с первой репетиции!!! Нет движения, нет стиля, нет вдохновения… я знаю, что опера не выдержит и шести представлений, и это просто убивает меня».
Много лет спустя Чайковский вспоминает еще раз о своей нелюбимой опере в письме, к Танееву, — по просьбе последнего Петр Ильич указывал ему, как достать либретто «Воеводы» для Аренского, который собирался писать оперу на этот сюжет, и добавляет:
«Как я рад, что отныне я окончательно перестаю быть автором «Воеводы»! Воспоминание об этой опере и еще об «Опричнике» — точно воспоминания о каких‑то уголовных преступлениях, мной совершенных».
Несмотря на опасения композитора, опера «Опричник» в первой своей постановке выдержала только в течение апреля с неизменным успехом шесть представлений, а всего она прошла четырнадцать раз, что по тому времени было совсем неплохо. Впоследствии же эта опера вошла и репертуар многих театров в провинции и неоднократно возобновлялась и на столичной сцене — например, в 1896 году в Петербурге, о чем было сказано выше. Слишком строг был на этот раз к себе композитор.
Чтобы не прерывать рассказ о следующей работе Чайковского над новой оперой, надо упомянуть еще об одном его произведении, которое любителям музыки в Петербурге удалось услышать снова раньше всех.
Это его Первый фортепианный концерт, исполненный 1 ноября 1875 года в симфоническом собрании Русского музыкального общества. Играл его профессор Кросс, дирижировал Направник.
Этот концерт, написанный в конце 1874 года, Чайковский хотел посвятить своему другу директору Московской консерватории Николаю Григорьевичу Рубинштейну. Однако когда композитор сыграл ему свое новое произведение, Николай Григорьевич отозвался о нем очень резко. По его словам выходило, что концерт никуда не годится, играть его невозможно, словом, что оставить можно только две–три страницы, остальное же надо или совершенно переделать или выбросить.
Все это было сказано оскорбительным тоном. Похоже было, что учитель отчитывает мальчишку–ученика. Мудрый музыкант до странности не понял этого бессмертного произведения!
«…От волнения и злобы я не мог ничего сказать», — вспоминал позже Чайковский.
Несколько успокоившись, он заявил, что не переделает ни одной ноты и напечатает концерт «в том виде, в каком он находится теперь». Так было и сделано. Только теперь на партитуре стояло посвящение знаменитому немецкому пианисту Гансу фон Бюлову. Последний с восторгом принял его и в благодарственном письме назвал концерт «совершеннейшим» из всех известных ему произведений Петра Ильича.
Только через четыре с лишним года Н. Г. Рубинштейн сыграл этот концерт. Успех был очень велик.
Теперь же Модест Ильич называл успех и автора концерта, и его исполнителя «посредственным, несмотря на вызовы».
Петр Ильич, считал, что «концерт был отчаянно изувечен».
Что же писали в петербургских газетах об этом концерте?
В «Музыкальном листке» (№ 7) его называли «блестящим, благодарным, хотя и трудным для виртуоза».
Рецензент «Голоса» считал, что концерт «неблагодарен для пианиста» и «будущности не имеет» («Голос», № 306).
В № 305 «Биржевых ведомостей» некто, подписавшийся инициалами К. Г., утверждал: «…все, что я могу сказать, что г. Кросс исполнил свое дело добросовестно, не знаю только, что заставило его преподнести это произведение публике».
А рецензент из «Нового времени» считал, что этот концерт, как первый блин, вышел «комом»!
Даже друг композитора Ларош, казалось бы так высоко ставивший музыку Чайковского, писал: «Ни одна из частей не держится на уровне прекрасной интродукции, ни один из мотивов (кроме первой темы той же интродукции) не представляет той мелодичной красоты, которую мы привыкли ждать от творца «Ромео» и «Опричника». В разработке нередко видна поспешность работы, заставляющая композитора прибегать к рутине и общему месту».
Сейчас мы читаем эти отзывы как курьезы: улыбаемся, пожимаем плечами. Вряд ли найдется в нашей стране хоть один более или менее культурный человек, который бы не узнавал этот концерт с первых же мощных и властных его аккордов. А в программах любимых произведений радиослушателей он занимает одно из самых первых мест. Кроме того, на международных конкурсах имени Чайковского в Москве этот концерт является обязательным произведением для каждого пианиста, и его знают теперь во всех странах мира.
Но в те ноябрьские дни 1875 года Петру Ильичу, наверное, было очень горько читать петербургские газеты, и раздражение его все увеличивалось.
Впрочем, был еще один отзыв, совсем непохожий на другие, и, пожалуй, самый правильный: восемнадцатилетний ученик Московской консерватории Сергей Танеев писал в письме к своим знакомым: «Вас всех поздравляю с первым русским фортепианным концертом, написал его Петр Ильич».
Еще в сезоне 1873/74 года дирекция Русского музыкального общества объявила конкурс на сочинение оперы «Кузнец Вакула» на либретто Полонского по рассказу Гоголя «Ночь перед рождеством». Это либретто было заказано великой княгиней Еленой Павловной для Серова, к которому она в то время благоволила. Но когда Серов умер, не написав оперы, великая княгиня решила в память о нем назначить конкурс на оперу по этому либретто и пожертвовала 1500 рублей на две премии: первая 1000 рублей, вторая 500 рублей. Кроме того, опера, отмеченная первой премией, получала право постановки в Мариинском театре.
Петру Ильичу либретто очень понравилось. Его брат Модест писал: «Новизна колорита, оригинальность и разнообразие музыкальных задач, прекрасные стихи и глубокая поэзия гоголевской сказки пленили воображение Петра Ильича настолько, что его неудержимо потянуло написать музыку этой оперы».
Ошибочно он считал, что срок подачи партитуры оперы— осень 1874 года, и поэтому написал музыку к ней меньше чем за три месяца. Однако оказалось, что срок конкурса—1 января 1875 года. Петр Ильич был этим очень огорчен: опера его была уже готова. Еще задолго до присуждения премии в комиссии, да и в музыкальном мире Петербурга стало известно, что опера, представленная под девизом: «Ars longa, vita brevis» («Искусство долговечно, жизнь коротка»), принадлежит Чайковскому: узнали почерк композитора, которым был написан девиз, а главное потому, что по стилю и манере письма угадывалось, что оперу написал именно Чайковский.
