— Ладно, двойной… Держите. Ключ…
Ключ был электронным — пластиковая карточка размером с визитку. Наверное, это было проще, чем делать механический замок.
— …Талоны на душ…
Талоны на душ оказались двумя бумажками с печатью, на каждой из которых Палыч расписался и проставил в графу «время» — «5 мин», а в графу «температура» — «горяч».
— …Талоны на завтрак. Ужин принесут так. Утром пойдете завтракать вон туда. — Он махнул рукой. — Завтрак с семи до девяти утра.
— Чувствую себя командировочным в провинциальной гостинице… — сказал я.
— Наслаждайся комфортом, пока можно, — усмехнулся Палыч.
— Где душ и сортир? — спросила Лена.
— Там, — еще один взмах руки.
— Где можно выпить?
— Алкоголизм особенно опасен для женщин! — наставительно сказал Палыч.
— Дед, не гунди, — устало сказала Лена. — Мы такой путь проделали, что нам сейчас выпивка — как лекарство. На «Сильване» с Плюшки — в ваш гадючник. И еще по пути «Берсерк» сожгли.
— Ври, да не завирайся, — поморщился Палыч.
— Она не врет, — сказал Мастер. — Она лично и сбила, из ручного плазмомета. Мы разгерметизировали кабину и влепили в иллюминатор «Берсерка» заряд плазмы.
— Мать моя! — Палыч картинно вытаращил глаза. — Зяма, если ты гонишь…
— Я же сто раз просил не звать меня Зямой! — внезапно сорвался Мастер. — Зиновий, если угодно!
— Ладно. — Палыч примиряюще поднял руки. — Извини. Сам знаешь, тебя так все за глаза… Кхм. Ладно, вот вам талоны на выпивку…
— Им в комнату пусть принесут, — забирая талоны себе, сказал Мастер. — Не надо им сейчас в бар.
— Хозяин — барин. — Палыч пожал плечами. — Сделаем.
— Где наша комната-то? — спросила Лена.
— А? Я не сказал? — Палыч снова заглянул в свой список. — Второй поворот направо, четвертая дверь. Номер два-два-четыре. И поспешите, через четверть часа включится ночь. — Он ткнул пальцем в тускло светящийся потолочный шар.
— Спасибо. — Лена сгребла ключ и кивнула мне. — Пошли, Катран! А то от нас уже потом разит за версту.
В некотором замешательстве я последовал за ней. Способность Лены адаптироваться к любым ситуациям вызывала уважение и легкую зависть.
По «проспекту» мы прошли к противоположному краю пещеры — где и обнаружили душевую — тоже отгороженную невысокой стеночкой. Над стенкой вразнобой торчали трубы, выкрашенные в синий и красный цвет.
— Дизайн а-ля «совок», — презрительно сказала Лена. — Я как-то в Харькове мылась в бане при танковом заводе…
— Танковом?
— Ну, тракторном, танковом… не важно. Ага, вот и властелин воды.
Эту, очевидно ответственную, должность занимал старикан, напоминающий Палыча — только с ногами у него все было в порядке. Бдительно изучив наши талоны, он буркнул:
— Припозднились… сиди тут из-за вас…
— Мы только прилетели, — отрезала Лена.
Старик словно бы даже не опознал в нас чужаков. Покряхтывая, он провел нас в душевую — небольшое помещение, где у одной стены было пять душевых рожков, у другой почему-то шесть. Покряхтывая дед отпер большой железный ящик, выдал нам по большому сероватому полотенцу, один кусок мыла, флакон с жидкостью, очевидно, изображающей шампунь, и мятый тюбик, о содержимом которого счел нужным сообщить:
— Крем от грибка. Как помоетесь, намажьте ноги… Какие рожки вам открыть?
— Где напор получше.
— Первый и второй, значит… — Дед извлек из кармана гаечный ключ, открутил на двух красных и двух синих трубах вентили со снятыми головками. Потащился к выходу, прикрыл за собой дверь и уже из-за стены сказал: — Время пошло!
Лена стала расстегивать комбинезон.
— Так и будем мыться? — неловко спросил я. — Может, по очереди?
— Катран, мы не в детском саду. Не валяй дурака, — выныривая из своего балахона, сказала Лена.
Собственно говоря… Я пожал плечами и стал быстро раздеваться, искоса поглядывая на Лену.
Она была неожиданно загорелой. Причем загорала, очевидно, голышом. Солярии какие-нибудь, или есть планеты погостеприимнее Нигредо?
— Вроде еще ничего, — окинув себя придирчивым взглядом, сказала Лена. — А? Грудь не обвисла, попа не целлюлитная?
— Очень неплохо, — в тон ей ответил я. — Скажи, а что у вас считается приставанием?
Лена усмехнулась и, скомкав в руке трусики и лифчик, стала откручивать краны.
— Ты лучше усвой, что у нас считается предложением…
— Это я уже усвоил, — делая к ней шаг, сказал я. — И знаешь… дьявол!
Из душевой лейки хлынула черная жидкость.
Лена с визгом выскочила из струи.
За стенкой довольно захихикал дед-банщик.
— Да что ж такое! — глядя на черный поток, воскликнула Лена. — Она и впрямь черная!
— Не боись, не пачкается! — сообщил дед.
— А ты заткнись, жертва Альцгеймера! — выкрикнула Лена. — Предупреждать надо!
Дед захихикал еще радостнее.
— Давай мыться, делать нечего, — сказала Лена. Ее шаловливое настроение пропало — как и мое, когда я осознал, что каждый звук из душевой прекрасно слышен старику.
А может, и не только ему.
— Никаких условий для личной жизни, — намыливая голову, сказал я. — Черт, это что же такое, поленились перегородки повыше сделать…
— Да уж, не Плюшка! — рассудительно сказала Лена. — А мне плевать, если честно.
По примеру Лены я выстирал трусы и футболку под струями черной воды. Времени хватило, мы даже смогли просто постоять под водой, изучающее разглядывая друг друга. Первой начала улыбаться Лена, потом я.
В конце концов, люди занимаются сексом и прилюдно. Наверное, для этого надо быть слегка эксгибиционистом, но в военно-полевых условиях…
— Выключайте воду, время вышло! — крикнул из-за стены дед. — Через минуту зайду!
— Хрен тебе, а не стриптиз, старый пакостник, — злорадно сказала Лена, быстро вытираясь. Я снова последовал ее примеру, вытерся и надел джинсы и рубашку на голое тело.
Провожаемые старательно маскируемым под кашель хихиканьем, мы с Леной прошли мимо старика и довольно легко нашли отведенную нам комнату.
Да, невелики были палаты. Кровать (широкая, тут Палыч не соврал), перед ней длинный и узкий стол. На столе — лампа в матовом белом абажуре и два подноса. На стене крючки для одежды и пустая полочка.
— Кошмар, — глядя на подносы, сказала Лена.
Еда выглядела странно.
Какой-то напиток в стеклянном стакане. Черный, разумеется. На тарелке — горка чего-то вроде картофельного пюре, багрово-черные помидорины, кусок черного, будто пережаренного до состояния угля, мяса. Хлеб — тоже черный, хотя по воздушности и пористости походил на белый. Суп — черный, с плавающей сверху черной же гренкой. Бутылка — очевидно, алкоголь. Тоже черный.
