- Или вот, - с одного из многочисленных ящиков была сдвинута крышка, темно-зеленая болванка с мертвым табло и обилием кнопок под ним хранила загадочное молчание. – Судя по виду – механизмы, устройства… сложные устройства…
- Идеи? – старшина техников рассматривал находки. Было в них что-то… притягательное, и вместе с тем – ему, человеку всю жизнь проведшему среди механизмов, они внушали совершенно иррациональный страх.
Кастор аккуратно возвратил болванку на место. Донадье отметил – руки у заместителя дрожали.
- Если с мини-ковчегом у нас были хоть какие-то зацепки… аналогии, схожие устройства, механизмы… то здесь…
- Изучайте, узнайте назначение этих… устройств… и… поаккуратнее, - Донадье хотел сказать: «осторожнее» и устыдился собственной боязливости.
- Люди… нехватка… я говорил…
- Людей не получите!
- Возможно, стоит доложить Великому Пастырю, важность находки… проходы могут прорубать и представитель иных цехов, хотя бы помогать…
- Великому Пастырю ничего докладывать не будем… пока.
***
И брат шел на брата, отец на сына, мать на дитя.
Учитель предупреждал об этом!
И Заповеди, нерушимые Заповеди сделались пустым звуком…
Летопись Исхода
Глава 2. часть 10.
Субботние Благодарения давно ушли в небытие. Скоро месяц. Для некоторых событий месяц – седая давнина. Побитой скотиной жались к стенам серые столы, сиротливо взирая из-под худых столешниц. Мемориалом прошлому в углу высилась груда поломанных скамей. Даже от вечно теплого люка утилизатора, казалось, несло космическим холодом.
На одной из стен, взятые в рамку, за толстым, чудом уцелевшим стеклом, клумбой на пепелище, пестрели строки девяти заповедей.
Было время – месяц назад – их читали, громко, нараспев, и смиренные братья и сестры вторили словам выступающего.
Для некоторых событий месяц – седая давнина.
С противоположных концов Майдана сближались две группы.
От секторов аграриев двигались Махонцы во главе с неизменным лидером – кривоногим Нестором Махо, выделявшимся в среде рослых последователей, как осел в стаде слонов. Плечом к плечу, на некотором расстоянии выступали Апполинарцы, те самые, которые искренне почитали Учителя, как Бога, на время оставившего божественные дела, принявшего облик человека по имени Эммануил и в этом обличии нарисовавшемся на Ковчеге, дабы исключительно им – Апполинарцам – доставить удовольствие.
Какое-то время назад, лидеры обеих течений собрались и не обнаружили в собственных мировоззрениях заметных противоречий.
От жилищ металлургов плотным строем вышагивали Арианцы – приверженцы человеческой сущности Учителя – правда, без Ария Стахова, но возглавляемые не менее идейным Данканом Левицким.
Группы сошлись как раз под плакатом с заповедями. Не дойдя нескольких шагов, они остановились и принялись сверлить оппонентов взглядами, как борцы сумо перед поединком.
- Пройти дай! - сквозь стену стиснутых зубов протолкнул Левицкий, и заскрежетал этими самыми зубами, будто отведал недозрелого лимона.
- Проходи, - голодным зверем оскалился Махо.
Вопреки словам, никто и не думал отступать.
От Апполинарцев отделился пухлый Бенаторе.
- Примите истинное Учение! Отриньте заблуждения! Познайте божественную сущность Учителя!..
- Заткнись!
И было непонятно, то ли слово прилетело из противоположных рядов, то ли родилось в толпе единодумцев.
Взгляды, соприкасаясь, высекали искры. Рассыпаясь, падая, эти искры продолжали гореть.
- На последнем Сборе принято решение – тем, кто не принял Истинное Учение продуктов не отпускать! – аграрий Петр Щур был весьма доволен собой.
- Ха! Много вы наработаете без орудий труда!
- Побольше вашего! На пустой желудок, поди, не шибко трудится!
- Лучше сдохнуть, чем жрать вонючие харчи. От них смердит.
- Вашими идеями!
Искры уже не тлели, они горели.
- Это от ваших идей смердит!
- У нас идеи верные, как завещал Учитель!
- У нас вернее!
Узколобый махонец, скаля рот в щербатой ухмылке, сделал шаг и без замаха ткнул одного из оппонентов кулаком, прямо в открытый для ответной реплики рот.
Искры разгорелись в пламя, чтобы тут же быть затоптанными безудержным буйством драки.
Хрипы, замешанные на крови, протискивались сквозь щербины выбитых зубов. Алая, как губы младенца слюна стекала по свернутым подбородкам. Глаза метали молнии, пока чья-то сжатая пятерня не вталкивала эти молнии обратно в череп.
- За Учителя! – истово работая кулаками, орала одна сторона, и хруст ломаемых носов служил доказательством праведности дела.
- За Учителя! – срывала глотки другая, и глухие удары аргументировали верность взглядов.
- За правое дело! – орали обе, и этот, как и другие кличи сливались, окончательно путая немногочисленных соглядатаев.
Сжимая голову окровавленными руками, по стене сполз Петро Щур. Баюкая вывихнутую руку, из задних рядов громко матерился Нестор Махо. Безостановочно работая пудовыми кулаками, прорежал толпу Данкан Левицкий. Тихо подвывая, катался по полу отец семейства и радетель малины Бенаторе.
- Стойте! Стойте! Да остановитесь же вы!
Над Майданом кружилось множество криков. Непостижимым образом, этот заглушил все. Еще более непостижимо – кричавшего послушались.
Кровавая слюна с хрипами брызжела из покореженных ртов, однако кулаки разжались, руки опустились.
- Чанг…
Фридрих Знанский склонился над телом брата.
- Ты меня слышишь?
Брат не отвечал.
- Чанг, ты что?..
Фридрих опустился на колени, осторожно оторвал голову от лужи густеющей крови.
- Брат, братишка…
Глаза того были открыты. Подтверждая страшную правду, они не моргали.
- Ча-а-анг!!!
Один человек взревел тысячей глоток.
Прямо над скорбящим, оправленные в редкостную деревянную раму, пестрели заповеди Учителя. Того самого, за которого так истово сражались минуту назад.
И первая была: «Не…»
***
Прошение на ребенка Ли Виталия – техник, член Совета – удовлетворить.
Рекомендуемое сокращение численности особей – 5.
Великая Мать! Великая Мать! Ты воистину… велика.
На последнем собрании, Рхат-могучий, смелый Рхат тернулся своим носом о щеку.
Ее щеку!
Ноздри опалил запах девушки. А мех! Какой у нее мягкий, податливый, шелковистый мех!
И Боэта не отпрянула.
Не одернула наглеца.
Великая Мать, кто бы мог подумать, тогда, там, в племени, что он будет тереться о неприступную Боэту.
Если Ковчег не рай, то где-то близко.
Очень близко.
Великая Мать!
- Я узнавала у доктора – срок приемлемый. Все нормально. Я сделаю это.
- Нет, не позволю!
Хозяева.
Опять Хозяева.
Странные создания.
Опять ругаются.
Хозяйка беременна, а вместо того, чтобы радоваться – плачет.
И Хозяин день ото дня мрачнее.
Рхат не выдержал, раскрыл, что знает их тайну, поздравил… так Хозяин строго-настрого велел никому не говорить. И вид у него был, как, как… страшный, словом.
Хотя, не говорить – это понятно. Ребенок еще не родился – сглазить могут. Да и когда родится девять дней и девять ночей, пока душа не укрепилась в теле, не положено показывать младенца никому, кроме матери и шамана.
- У нас нет выбора, сейчас нет. Может… потом…
- Потом! Я не хочу потом, не желаю! Техники! Чем они лучше священников! Те прикрывались словами Заветов, эти – благом Ковчега. А суть, смысл, жизнь – страхи, Утилизатор, боязнь инакомыслия – не изменились. Так в чем, я вас спрашиваю, разница?
- Успокойся и говори тише.
- Вот именно – тише. Мы всего боимся, даже слов. Особенно слов.
- Нам и так повезло с… Лизой. Могли не разрешить. Все-таки я – дочь священника, бывшего члена Трибунала…
- Вспомни – тогда не было запретов. И раньше никогда не было!
Нет, все-таки Хозяева очень странные. Хотя, какие ни есть – они его, и других Рхат Луну не надо!
- Аборт не такая уж страшная операция. Особенно на ранних сроках.
- А я слышал, одна из десяти не выживает, и глубоко сомневаюсь, что это – случайность. А даже если все пройдет удачно. Возможно, ты больше никогда не сможешь иметь детей.
- У нас есть Лиза.
- Есть. И будет еще. Обещаю. Я знаю, что делать.
Непонятное слово.
Чудные обычаи.
Рхат Луну даже стало жаль Хозяев.
Почему?
Он сам не понимал.
***
Не суйся воскресенье поперед Вознесения.
Из сборника «Устное народное творчество»
