— Кто-то погиб? — замерев, спросил я.
— Пока нет, но парня опалило страшно. Надеюсь, выкарабкается. А, док, вот и вы, туда, слева…
Я поднялся, хотя корабль опасно накренился на бок, подошел к съехавшему по полу Тверскому, перевернул его. Шишка на лбу знатная, глаз заплыл. Дышит.
Подтащил его, закрепил на ремнях рядом с Фердинандом. Подошел к Натали, поднял ее за шиворот:
— Отойди!
— Убери свои руки, я попытаюсь посадить корабль! — закричала она, уже не сдерживаясь.
— Наташа, сядь в капитанское кресло. У меня больше опыта, я смогу!
— Видела я, что ты смог! Ты… ты…
И тут, неожиданно для меня вмешалась Кортни, смело отстегнула ремень, подошла, взяла Наташку за плечи.
— Он уже посадил нас один раз на планету, посадит и второй, ну же, — рыжая заглянула ей в глаза. — Ну же, без маневровых ты не справишься…
Я уже не обращал на них внимания, пересел за консоли второго пилота, углубился в изучения параметров падения.
— Давай, пристегнись, посадка будет жесткой, — уговаривала Натали Кортни. — Не волнуйся, нельзя тебе волноваться…
Итак, корабль идет на достаточном ускорении, два оставшихся двигателя вроде держат, но у нас завал на правый борт. Если в таком положении мы столкнемся с поверхностью, от нас не останется и мокрого места. К тому же, нам нечем сбросить скорость.
Думай, Доров, думай!
Корабль затрясло — входили в плотные слои атмосферы. Я держал оба маршевых ровно, но нас все равно еще немного повернуло. Теперь мы вовсе на бок упадем.
— Десять тысяч высота, крен сорок семь градусов. Капитан, мы не можем корректировать курс. Рассчитываю место приземления.
— Кортни, запрашивай по расчету помощь. Пусть подгоняют всех…
— Есть!
Звонко и браво у нее получается это «есть», но когда я гляжу на девушку, вижу надежду и мольбу в глазах.
— Внимание-внимание, корабль поврежден. Нас ожидает жесткая посадка. Экипажу покинуть нижнюю палубу немедленно, техникам покинуть машинное отделение, закрепиться на страховочных местах и ждать дальнейших указаний.
— Квадрат рассчитан, — докладывает Ферди, и я замираю. Боюсь двух вещей: упасть на мегаполис и на воду. Не выживем. И так шанс невелик, но при посадке на воду точно погибнем. А при попадании в мегаполис погубим столько народу, что лучше не выжить самим. Как говорил Иунозенерик — не смогу жить, зная…
Но Навигатор успокаивает:
— Какой-то заповедник, почти семьсот гектаров, упадем на границе, помощь быстро не подоспеет…
— Нуарто ответило, что помощь будет в течение двух минут после приземления, — отзывается Кортни. Она старательно избегает слова «крушение», какая суеверная девочка.
— Пять тысяч высота. Крен сорок девять. Наклон к поверхности тридцать один.
Я сбавляю скорость до минимума, если понизить мощность — упадем, потеряв поступательное движение, воткнемся в землю носом. Самый паршивый вариант. Итак у нас рубка проваливается, уже больше тридцати градусов, вместо нормальны пятнадцати для посадки с пробегом. Надо тормозить трением, на нижних палубах никого нет, брюхо стешем о землю, зато есть шанс, что верхние отсеки уцелеют. Только вот рубка… рубка. Если угол столкновения окажется слишком большим, все кто в рубке погибнут.
— Приказываю покинуть рубку!
— Иди ты сам, — вяло отзывается моя бывшая.
— Никуда я не уйду, — вторя ей, говорит Кортни.
— Без меня не управишься, — поддакивает Порси.
— Сажай корабль так, чтобы рубка не пострадала!
— О, это что-то новенькое, Яр очнулся? — я даже оторвался от консоли.
— Дурак ты, Доров.
Можно подумать, я этого раньше не знал.
— Две тысячи, скорость выше нормальной на шестьдесят процентов. Крен сорок девять. Наклон к поверхности тридцать шесть.
— Ребята, пока есть время, валите отсюда, не хочу, чтобы с вами что-то случилось, — прошу, уже зная ответ.
— Тысяча высота. Начинаю отчет по сто метров. Крен на борт прежний, наклон сорок два.
— Кортни, уведи Наташку!
— Не успеем уже, — беспечно отвечает связистка. Ах ты, рыжая хулиганка!
— Девятьсот, восемьсот…
Скорость очень высока, я вижу, как густая сплошная зелень мельтешит внизу, уже различаю отдельные деревья. Порси бубнит показания, на которые у меня уже нет времени отвлекаться.
— Семьсот, шестьсот…
Запинка. Толи сглотнул, толи горло перехватило. У меня тоже все внутри сжалось.
Был бы здесь Рик, мы бы справились, в парном управлении нам равных нет. Он бы подал какую-нибудь идею, а то у меня сегодня что-то с похмелья ум за разум заходит и никаких идей. Вот как посадить эту махину, чтобы не погубить всех? Уже нос накренился так, что я вижу лишь зелень, она стремительно приближается, вычерчивая суровые стволы и редкие прогалины. Носом ведь войдем — верная смерть. Такого удара не выдержит ни один живой человек, никакие системы не скомпенсируют. Надо брюхо подставлять, но как? Маневровый и правда не выдает ничего, я даже потуг его не ощущаю.
— Четыреста, триста…
Левый маршевый на сто сорок, запомнил?!
Да неужели?
Я подал на левый маршевый все, мгновенно заставив зашкалить показатели двигателя. В прошлый раз, когда я изнасиловал движки, он вырубился на сто восемнадцати процентах. Сейчас систем блокирования не было. Корабль начало разворачивать, система искусственной гравитации не справилась, на грудь навалилась жуткая тяжестью.
— Взорвется! — крикнул Фердинанд.
И взорвалось. Двигатель не вынес такого издевательства и разлетелся, бросив нам под брюхо волну взрыва. Рубка немного приподнялась, я даже увидел край неба.
В потом последовал удар, вытряхнувший из меня душу.
Глава 22. Жесткая посадка
Очнулся не в полной темноте, что-то искрило. Еще ощутил сразу: все, отбегался. Что-то навалилось на грудь, перед лицом сполохи и край обшивки, грудь сдавило и в боку ад разгорается. Рискнул, рукой пошевелил — вроде работает, только боль усиливает. Завел за спину, наткнулся…
Пощупал спереди — рука с трудом между оторванной обшивкой и грудью прошла, наткнулась тоже…
Вот, черт!
— Эй, кто-то живой есть? — заныл слева из-за разлома неуверенным голос Фердинанд.
— Есть, — сипло ответил я. — Натали? Тверской? Кортни?
— Я живая, — всхлипнула американка. — Мне только руку… кажется… сломало. Больно очень. И лицом об консоль, я в крови вся… и ничего не вижу!
— Тебе хорошо, а у меня тут что-то тлеет, плавится, а деться некуда, — продолжал ныть Порси. — Пластик течет, как бы заживо не сгореть, чертова рубка развалилась!
