Остается последнее испытание. Клайминг.
Командир начинает обратный отсчет, и меня охватывает жуткий озноб. Снова в гипер. В течение нескольких минут я абсолютно уверен, что мы гибнем. Потом появляется уверенность, что с этим клаймером ничего не может случиться. Ведь я же на борту. А со мной ничего не может случиться. Потом предчувствие гибели возвращается. Туда и сюда, как шарик между ракетками эмоций.
За этими переживаниями я прохлопал процедуру зажигания антиматерии. Только когда командир сказал: «Набрать высоту!» – я сообразил, что начинается клайминг.
Стонущий сигнал оповещения о клайминге ни с чем не спутать. Пресс-секретари Танниана прожужжали этим звуком все голопередачи.
– Аннигиляция стабильна, – докладывает инженерный.
– Подъем на десять Гэв! – приказывает командир.
– Есть десять Гэв, сэр!
Мои спутники вдруг стали эктоплазматически нематериальны. Кажется, что они светятся изнутри. Все становится черно-белым, как в головизоре с отключенным цветным режимом. Исчезли вспышки зеленого, янтарного, красного цвета, исчезли цвета на разношерстной одежде (униформу никто не носит), исчезла окраска на трубках и кабелях.
Обиталище духов. Почти что доказательство истинности веры Рыболова.
Свет внутри людей никакого отношения к жизненным силам или душам не имеет – аппаратура тоже светится. Даже воздух мерцает. В одной из своих лекции Дикерайд рассказывал, что это свечение – проявление энергии связи субатомных частиц.
И еще различается тьма за корпусом корабля. Вот это – самое призрачное явление из всех. Большое черное ничто без звезд, пытающееся пробраться внутрь. Черный дракон держит рот и глаза на замке, пока не подойдет достаточно близко, чтобы пожрать этих дурачков, отважившихся зайти в его логово.
Сознаюсь, меня предупреждали. Я не поверил. Предупреждения не помогли. Я напуган до мокрых штанов.
– Проверить системы, – говорит командир. – Начальники отсеков, доложить обстановку.
Все отсеки в действии. Тервин готовит корабли надежно.
– Поднять до двадцати Гэв!
– О Господи, ну и дерьмо, – бормочу я.
Я утопаю в собственном поту, и ничем, кроме страха, это не объясняется. Температура внутри не повысилась и на десятую долю градуса. Мои мозги, мозги животного, в панике. Преобразователи теплоты заглушены. Аккумуляторы лучевого оружия не разряжены. На точку заправки могут напасть. Нас могут поймать, когда у нас понижена устойчивость…
Командир, придурок, не станет разряжать здесь оружие. Это значит выдать точку навсегда. Государственная измена своего рода. Следы лучевого оружия остаются навечно, хотя и разлетаются со скоростью света. И их можно проследить до точки возникновения.
Не я один вспотел, пока шли учения. Рыболов тоже мокрый, подергивается. Придет ли он в себя? Выдержит ли напряжение настоящего боя?
– Астрогатор, давайте еще раз посмотрим вашу десятиминутную петлю Иноко.
Я пялюсь на безжизненный экран. Интересно, как справились с клаймингом ребята Бредли? Единственная доступная им информация – сигналы оповещения; они отрезаны и от Вселенной за бортом, и от всего остального экипажа. У них свой крошечный мир внутри нашего мира, не намного, правда, большего.
– Петля закончена, командир.
– Очень хорошо. Снизиться до двадцати пяти Гэв!
– Есть двадцать пять Гэв, сэр!
Двадцать пять? Должно быть, я проспал тот момент, когда мы поднимались. Как мы высоко?
– Эксплуатационный отсек, начать сушку воздуха!
Разреженная атмосфера близка к насыщению. Обычный термометр возле бортовых часов говорит, что фактический рост температуры составил всего три целых семь десятых градуса. Я припоминаю, что во время боя экипажу приходится переносить температуру, близкую к восьмидесяти градусам.
Командир выводит нас в гипер, переходит на термоядерную энергию и выходит в нормальное пространство.
– Выветривать тепло!
Шорохи полуночной лесной чащи заполняют корабль. Эксплуатационный отсек гонит атмосферу через пластины радиатора. Через несколько минут воздух становится прохладным.
– Мистер Уэстхауз, возвращайтесь к кораблю-носителю. Мистер Яневич, готовьтесь к переходу в паразитный режим. Начальники отсеков, встретимся в офицерской кают-компании после пристыковки корабля.
Себя я приглашаю на совещание сам. Меня допускают до всего, с чем связан командир, кроме секретных материалов. Никто не просит меня уйти, хотя Пиньяцу мое присутствие явно омерзительно.
Тема – работа в ноль-состоянии. Решение единодушное. Корабль готов. Под вопросом остаются экипаж и моральная готовность.
– Я хотел бы, чтобы внизу играла музыка, – говорит лейтенант Вейрес.
– Это уже пробовали в прошлом патруле, – отвечает Яневич.
– Продолжим в этом. Я настаиваю на своих доводах. Это поддерживает боевой дух.
– И генерирует лишнее тепло.
– Так блокируйте ее на время клайминга.
– В данном рейсе это обсуждение лишено смысла, – говорит Старик. – У нас нет пленок.
Вейрес ударяет кулаком по столу и смотрит на старпома.
– Какого черта? – У него садится голос.
– Надо было уменьшить массу, чтобы взять с собой восемьдесят два килограмма писателя. Библиотеку пришлось оставить.
– Всю?
– Кроме учебных материалов. Могут пригодиться при обучении экипажа смежным специальностям.
Я съеживаюсь под змеиным взглядом Вейреса. В его черном списке я наверняка под номером первым.
– Что-то я возьму с корабля-носителя, – предлагает Яневич. – Мы израсходовали большую часть личной массы.
Вейреса ничем не успокоить. Он жаждет битвы.
– Нет музыки?
– К сожалению.
– Магнитная пушка плюс, черт его побери, это лишнее тело. Мудаки штабные!
– Мистер Вейрес! – останавливает его командир.
Лейтенант переводит взгляд на собственные напряженные мертвенно-бледные руки.
– А личный состав? – спрашиваю я, суя пальцы в пасть дракону. – Рыболов… Джанг-хауз выглядел так, будто может сломаться под давлением.
– И ты тоже, – отвечает Яневич.
Психологическое бюро проверяет всех до энной степени, но совершенных тестов не существует. Люди проходят тест. Потом в условиях стресса они меняются. После назначения на клаймер человека больше не тестируют.
В список наблюдаемых попали четверо. Джангхауза там нет. Я есть.
Мое «эго» в приличных синяках.
Я – неизвестная величина. Тренировку я не проходил. Психологическим тестам не подвергался. Я бы попал в список, даже если бы вел себя как скала.
Список возглавляет Никастро, поскольку это его последний патруль, поскольку он женился, поскольку он безумно хочет вернуться домой живым. Для него испытания суровы вдвойне.
