Система оказалась бессмысленной. На практике на планетарных расстояниях баллистические траектории оказались такими длинными и так перегружены переменными, что точная бомбардировка оказалась невозможна. Наш главный артиллерист клялся, что этими «тупыми» ракетами мы даже в континент не попадем.
Та фирма тоже использует бомбарды. Беспокоить противника. Где нужна точность, они полагаются на бомбардировщики или атаку ракетоносцев.
– Вам при Кинсайде стрелять случалось? – интересуется Холтснайдер.
– Именно там мне ногу и покорежило.
Кинсайд – это камень размером с Марс в кометном гало Солнечной системы. Его орбита перпендикулярна эклиптике. Он так далеко от Солнца, что оттуда оно кажется просто звездой.
– Я так и предполагал. Подумал, что невежливо спрашивать.
– Да мне теперь и наплевать, – солгал я. – Когда не вспоминаю, что сам виноват.
Холтснайдер молчит и ждет.
Я не знаю, стоит ли мне рассказывать дальше. Ему наверняка наплевать, и вряд ли он хочет, чтобы я досаждал ему всей этой длинной скучной историей. С другой стороны, это гложет меня, мне хочется поплакаться кому-нибудь в жилетку.
– Помнишь «Скандал с вооружением»? «Фосфор модель двенадцать» для «пятидесятых»?
– Взятки правительственным контролерам качества?
– Да. Расслоение в абляционных щитах. Обычная процедура – продувать пыжом после каждых двадцати выстрелов при долгой стрельбе. Со снарядами Дженкинса вместо пыли получались хлопья. Мы получили указание все их израсходовать на учениях. Старик заставлял нас продувать пыжом после каждого выстрела.
– Ну и морока на собственную задницу!
– У меня – так на коленную чашечку.
Как легко вспоминается та злость, раздражение – и внезапная агония. Все это до сих пор со мной.
– Так три дня и пахали, вахта за вахтой. Мудреная стрельба. Только что через плечо с зеркальцем не целились. Мы все измотались до одурения. Я и ошибся. Стал продувать трубу, не зная, что мой ученик закрыл наружный люк.
– Отдача?
– Сошником. Наружный люк выдерживает намного большее давление, чем внутренний. Поэтому внутренний вышибло, а я в это время полез перезаряжать.
Холтснайдер сочувственно кивает.
– Я видел, как один парень так лишился пальцев. У нас сломалось магнитное оружие, а в стволе находился снаряд. Он попытался продуть его, как будто это пыж. Тоже сработало. А замки внутренних дверей защелкнулись. Прежде чем мы успели загерметизировать наружные двери, потеряли две трети атмосферы. – Он бросил взгляд на мою ногу. – Врачи привели его в норму за пару месяцев.
– Это был не мой день, сержант. Мы были там одни. Ближайшее госпитальное судно было на орбите возле Луны-командной. А околачивались мы там прежде всего потому, что у нас испортился второй гипергенератор. Врачи прибыли быстро, но все равно слишком поздно, чтобы спасти мое колено – не столько от полученной раны, сколько от чрезмерных усилий нашего фельдшера. «Фалконьер» был так стар, что больше не годился даже для обучения резервистов, чем мы, собственно, и занимались.
Забавно. Поделившись неприятным прошлым, я почувствовал, что освобождаюсь от него. Я несколько расслабился. Мозги заработали лучше. Я почувствовал, что ко мне возвращаются былые знания.
– Сержант, давай попробуем сначала.
Я не все время провожу в оружейном отсеке. Я попытался, с переменным успехом, посетить всех членов экипажа. Кроме офицеров, с которыми я знаком по Ханаану, лишь Холтснайдер, Джангхауз и Дикерайд более или менее склонны к общению.
Инженеры Вейреса еле-еле соблюдают приличия. В эксплуатационном меня терпят исключительно потому, что им со мной жить. Я слышал, что они убеждены, будто я и есть страшный эйдо. Обстановку в оружейном отсеке улучшили мои занятия с Холтснайдером. Но лишь в операционном отсеке у меня нормальная возможность задавать вопросы. Бригада операционного отсека считает себя корабельной элитой, а такие претензии подразумевают большее сочувствие проблемам другого «интеллектуала».
Я нервничаю. Прошло семнадцать дней, а я топчусь на месте. До сих пор не выучил и половины фамилии. Корабль добрался до зоны патруля – стало быть, до окончания полета осталось не так уж долго. Здесь так много кораблей той фирмы, что скорый контакт неизбежен.
Уэстхауз утверждает, что дорога домой займет около недели с момента, когда кончатся ракеты. Значит, у меня на сбор материала не более десяти дней.
Я сказал об этом командиру во время ленча на двоих в офицерской кают-компании. Все остальные в это время готовились к переходу в рабочий режим. Я так понял, что у него в каждом патруле возникают проблемы, связанные с акклиматизацией новичков.
– Запомни одно. Какие бы они ни были с виду похожими – они все совершенно разные. Если подвести итог, единственное, чем они похожи, так это тем, что стоят на задних ногах. К каждому приходится искать свой подход. С каждым нужно вести себя по-разному.
– Я понимаю. С твоей точки зрения…
– И я, и ты, мы оба искалечены своей работой. На основании чего они могут составить мнение о тебе? Мусор в новостях по головизору. Ты должен разрушить этот имидж.
Я киваю. Более злобный и сварливый народ на свет не рождался. Я готов понять, почему они собачатся, но мне это не по нраву, и я не хочу смешиваться с ними в одну кучу.
– Похоже, что моя единственная надежда – долгий патруль.
Старик молчит. Вместо него говорит его лицо. Он готов вернуться домой хоть сейчас.
Клаймер, по моему убеждению, – самый примитивный из наших военных кораблей. Дешевый, быстро строится, хорошее соотношение цена – эффективность, если верить статистике боевых действий. Поставив на одну чашу весов эту статистику, а на другую – реальную жизнь на клаймере, я пришел к убеждению, что в штабе клаймеры считают расходным материалом – как ракеты, что у них на вооружении.
Мы готовы. Со вчерашнего дня напряжение нарастает. Топчемся на стартовой планке. От полета глубоко в зоне патруля ощущение такое, будто по нервам трут наждачной бумагой. Приближается кульминация. Может быть, меньше часа осталось до дела и до смерти.
Как главный корабль, пусть и не флагман эскадры, мы отделяемся первыми. На флоте Танниана это традиция. Небольшие привилегии для испытанных бойцов. Но чего стоит право первого старта в марафонском забеге?
Момент максимального напряжения заканчивается совершенно неожиданно – мы получаем запечатанные приказы. Корабль-носитель собирается выйти из гипера. А мы перейдем в рабочий режим.
Лицо выходящего из каюты Старика напряжено и бледно. Верхняя губа вздернулась вправо в легкой усмешке. Он подзывает Уэстхауза, старпома, двух младших офицеров из операционного отсека и меня.
