— В них ничего нет, — Бурмаков не скрывал своего огорчения. Потратить столько времени и сил, а зачем? Уверенный, что цилиндрики пустые, он взял следующий и не глядя начал свинчивать колпачок. Один оборот, второй… Ярко-синяя масса поползла из цилиндрика, на глазах меняя свой цвет, увеличиваясь в размерах.
Бурмаков рванул Витю за плечо, подминая под себя.
Освободившись из цилиндра, золотистый шар на мгновение повис над поверхностью, угрожающе потрескивая и вытягиваясь. Скользнув по ноге Бурмакова, шар вылетел из штольни и там, на просторе, засиял ослепительным солнцем.
Все это продолжалось не больше минуты. Когда Бурмаков и Витя опомнились, вокруг них было уже так темно, что луч прожектора в двести тысяч ватт казался тусклым светом керосинки.
Что у него прожжен скафандр, Бурмаков заметил не сразу: под скафандром был еще и обычный, легкий космический костюм. Степан Васильевич вдруг почувствовал, что замерзает нога. Он взглянул и ужаснулся. Счетчик, однако, не показал опасной радиации, и Бурмаков немного успокоился. Тем не менее, ничего не говоря Вите, он пошел на корабль и сделал себе укол противорадиационной вакцины.
Они обыскали в кубе все углы, перекопали пещеру. Бурмаков был уверен, что рядом должно быть что-то еще. Не могли же те, кто хранил здесь цилиндры с конденсированной энергией для каких-то транзитных космонавтов или для своих обыденных нужд, не оставить еще что-нибудь. Такое, что рассказало бы о них больше, помогло бы раскрыть назначение этой энергии.
Однако, кроме цилиндров, ничего больше они не нашли. Прежние неизвестные обитатели Плутона, видимо, были экономными и не разбрасывали понапрасну свои вещи. А может быть время стерло следы? Несмотря на находку Бурмаков и Витя возвращались к «Набату» недовольные. Она не приблизила их пока ни на йоту к цели. Беспокоила и судьба Павла, который уже десятые сутки не подавал о себе вести. Не сговариваясь, они свернули в ту сторону, куда он отправился на разведку. Шли молча, не веря, что встретят его, но и не решаясь повернуть обратно. Бурмаков прикидывал уже, как приспособить вездеход, когда неожиданно послышались короткие сигналы-вызовы. Это был Павел, но работала почему-то только его автоматическая станция-пеленгатор. Она подавала сигналы из района «Набата». Бурмаков и Витя изо всех сил побежали назад и у корабельного подъемника столкнулись с Павлом.
Обросший бородой, истощенный, Павел, не мигая, смотрел на своих товарищей.
Его продолжительный взгляд мог показаться безумным, если бы в нем не пылала сама жизнь. Она словно лучилась сквозь пластиковое стекло скафандра.
— Он нашел что-то, — шепнул Витя Бурмакову, подключая к скафандру Павла запасной кислородный баллончик.
Павел, видимо, услышал шепот. Его губы дрогнули, беззвучно зашевелились. Он показал пальцем на киноаппараты, висящие у пояса.
— Проявить? — спросил Витя, поддерживая его за плечи.
Что-то похожее на «угу» вырвалось из уст Павла, и он медленно стал оседать, теряя сознание.
Его подхватили на руки, внесли в дезокамеру. После долгих лечебных процедур бессознательного Павла напоили питательным раствором, сделали уколы и положили на кровать под антигравитационный колпак. Потом занялись кинокамерами.
Не отрываясь, смотрели люди на остатки чужой цивилизации…
— Это только один след, один уголок, — заговорил Бурмаков, когда окончились ленты со скупыми кинокадрами. — Какие открытия ждут здесь нас и тех, кто придет сюда после! Как замечательно, что человек смог вырваться за пределы Земли!
— Мы побудем там? — Витя собирал ленты, и весь его вид говорил, что он готов отправиться в путь хоть сейчас.
— Должны. Но не раньше, чем узнаем природу энергии цилиндров. Снова пешком туда идти пользы мало, да и некому. Павел Константинович совсем слаб и, видимо, не скоро поправится. А я пока, как видишь, занят.
Витя хотел было предложить свою кандидатуру, но, встретившись с суровым озабоченным взглядом командира, промолчал.
Для Бурмакова начались дни непрерывного труда, пожалуй, самого напряженного за все его годы. Витя, сидя возле Павла, видел, как ослепительно ярко маленькими солнцами вспыхивали огненные шары, которые Бурмаков, проводя опыты, выпускал из цилиндров, а потом долгие часы не отходил от счетных электронных машин. Считал, пересчитывал, а назавтра начинал все сначала. Командир стал хмурым, нервничал, чего раньше никогда с ним не было. Витя думал, что это от неудач в работе.
Но у Бурмакова было другое: он вдруг почувствовал, что быстро устает. Вначале он еще бодрился, уговаривал себя, что это от перенапряжения. Потом почувствовал, что его начинает тошнить. Хороший врач, как и многие из тех, кто посвятил свою жизнь изучению космоса, он вскоре понял, что судьба его решена. Не тот ли это случай с прожженным скафандром?.. Не те ли неизвестные излучения, которых не смог заметить счетчик Гейгера, проникли в организм сквозь легкий нижний космический костюм и сейчас делают свое дело? Если бы хоть знать, какие они? Тогда можно было бы еще бороться. А так — только терять время. Впереди все равно смерть. Но нельзя допустить, чтоб вместе с ним погибла экспедиция.
Бурмаков впрягся в работу с еще большим злом и упрямством. А когда уже чувствовал, что кончаются силы, делал себе тонизирующий укол. Это на некоторое время помогало, бодрило и, казалось, возвращало здоровье.
Случилось так, что именно его болезнь, стоившая ему жизни, помогла разгадать тайну цилиндров. Один раз, когда он работал на вычислительной машине, индикаторы предохранения главного пульта предупреждающе замигали. Бурмаков недоуменно оглянулся, но ничего опасного не заметил. Однако индикаторы не унимались. Тогда он отошел к боковому иллюминатору. За окном не было ничего нового. Он обернулся и замер, чувствуя, что ноги будто приросли к пластиковому полу. Индикаторы не светились. Вытирая со лба капельки пота, он сделал шаг, второй, и… красные огоньки замелькали снова. Сомнений быть не могло. Он излучал сам. На мгновение любопытство ученого оказалось сильнее страха перед роковой неизвестностью. И это было счастьем для его товарищей. Абсолютно точные приборы ответили: жесткое излучение.
Теперь получить его полную характеристику было не так уже трудно.
Если бы он знал это раньше, то, возможно, можно было бы нейтрализовать воздействие радиации. Теперь уже было поздно. Бурмаков сел за пульт, попробовал собраться с мыслями, но они прыгали, словно те индикаторные огоньки. Степан Васильевич навел телескоп на Землю.
