Алексей кивнул и спросил чуть погодя:
– Что теперь?
– Скоро всё пройдёт. Летнее безумие быстро проходит. А потом, когда ты успокоишься… Кто-нибудь найдёт тебя. Думаешь, ты один ищешь? На этом железобетонном острове много девушек, таких же странных, таких же непохожих на серую массу островитян, как и ты. Нужно просто позволить им найти. Не уплывай отсюда, это не такой уж и плохой остров.
25-я минута.
Юноша кивнул и зашагал прочь по лабиринту каменных ущелий, разбивая громкую тишину музыкой из наушников. А Странник смотрел ему вслед.
За несколько месяцев до возможного конца света
Серёга – по сути, единственный знакомый, с которым я пью пиво, ибо сей напиток я не люблю, но – традиция, сохранившаяся ещё со студенческих лет, требует своего. В сети мы почти не общаемся. Два раза в год собираемся в кафе у универа, берём по два стакана «Сибирской короны» и трещим за жизнь.
Наверное, мне нельзя пить пиво с Серёгой. За пивом мы сами не замечаем, как переходим от компов к женщинам, и от женщин обратно к компам, и оттого потом снятся кошмары.
– Что такое? – спросил я ему после первого стакана. – Чего хмурый?
– Да от жены опять ушёл. К бывшей. Денег нет, жить не на что. Надоело…
– А я, наоборот, похоже. Нашёл.
– Это какая по счёту?
– В моей жизни было всего три девушки, – признался я. – Как у Уральских пельменей, помнишь, про книжки: букварь, вторая и зелёная.
– Рано ещё говорить «было», – усмехнулся он. – Сколько ещё будет? Тебе всего двадцать пять.
– А тебе двадцать три. Ребёнок есть. И баб было с десяток.
Серёга задумчиво посмотрел в окно:
– А толку? Все они одинаковые. Что в постели, что в жизни. Разъём один и тот же. Практически USB.
Полгода прошло. За это время Серёга устроился в итальянскую компанию, а меня перевели на должность заместителя ИТ-директора.
– С женой чего? – спрашиваю я.
– Помирился. Квартиру в ипотеку взяли. А ты чего со своей? Не поженились ещё?
– Разбежались. Ушла к бывшему. Надоело, говорит.
– Вот что им от нас надо?! – Серёга со злости стучит стаканом по столику, чуть не проливая пиво на себя. – Неглупые, успешные мужики, деньги, жильё есть. Ты, к тому же, писатель, я музыкант. Чего им не нравится?
Я пью «Сибирскую корону», глядя в окно.
– Весь мир состоит из треугольников. То синих, как у тебя, то красных, как у меня. То женщин двое, ты один, то наоборот.
– Грёбаная триангуляция! Совместить бы два треугольника… Слушай, а давай я тебя с бывшей познакомлю?
– Нет уж. А то, чую, в следующий раз ты, Серёга, опять будешь одинок, а я с бабой. Круговорот. Одна надежда на этот проклятый метеорит.
– Зачем, зачем ты пришёл в этот мир песка? – снова прозвучал чей-то величественный голос.
Снова бег по барханам, снова внезапная смена дня и ночи… Под конец пути странник заметил, что барханы поднимаются вверх, образуя длинную дугу, обрывающуюся в вышине и постепенно сползавшую куда-то вниз. Он долго полз по её склону, пока не оказался наверху и его рука не коснулась…
Стекла. Твёрдого, очень толстого стекла, которое медленно ползло вверх, и за которым зияла пустота с неясными, блёклыми силуэтами. Присмотревшись к этой пустоте, он смог различить складки, морщины на какой-то гигантской, космически-огромной поверхности, а оглянувшись назад, внезапно понял, что из себя представляет мир, в который он попал.
Три далёких источника света внизу, от которых он ушёл, образовывали треугольник, стремительно уменьшавшийся в размерах. Когда они слились в одну точку, вновь стало светло, и странник увидел в центре мира большую воронку, куда стекал песок.
Он вспомнил про свёрток, который все последние дни держал в руке, и, наконец, решил посмотреть, что лежит внутри. Повернувшись обратно к краю мира, странник разглядел, как далеко за стеклом стоит кто-то огромный, как галактика, смотрит на него, песчинку в этом песчаном водовороте, и плавно, словно в замедленной съёмке, машет гигантскими ресницами.
А в свёртке находились песочные часы – две тонкие полукруглые стекляшки, внутри которых тек песок времени. До очередной смены времён оставалось чуть меньше минуты.
Точно в таких же стеклянных часах оказался он, странник, свободный от неизвестного прошлого. Его свободу теперь ограничивали две стеклянных колбы и время, за которое песок перетекает из одной половины мира в другую.
Время уходило.
Страх навечно остаться в закупоренной колбе оказался сильнее странника, и он понял, что мир вокруг должен разрушиться. Гигантская рука владельца внешних часов поднялась над бархатно-чёрной поверхностью накидки, и странник побежал прочь от стекла. Бросившись в песок, он крепко сжал в руке маленькие песочные часы, что-то хрустнуло, и мир исчез.
– Одна ты у меня осталась, – сказал Вениамин, поглаживая спинку Маркизы.
Его питомица больше не сидела в клетке, а свободно бегала по всей квартире. Теперь ей всё можно. Примерно так же дохтур бегал вчера по пустому городу.
– Ты думаешь, они навсегда ушли? – спросил он. Маркиза повела носом, и Вениамин понял, что это означает «да». Ну и ладно.
Жалкие людишки! Без них легче. Меньше толкотни на улицах, бабушек с тележками, проезжающими по ногам в салоне трамвая. Нет больше мальчишек, бьющих стёкла лаборатории, нет политиков и эстрадных певцов. Никого нет. Даже по ТВ, что не включишь – либо картинка пустая, либо всякая ерунда в записи, вроде мыльных сериалов. Либо помехи. И это замечательно.
Восемь лет дохтур потратил на создание препарата, лечащего тяжёлые формы социофобии. Уникальный препарат позволял больному абстрагироваться от «плохого» окружения. Люди, которые когда-то принесли пациенту боль, просто переставали существовать в его сознании, а оставались лишь те, кто по-настоящему важен для больного.
Препарат был уже почти готов, но никто не знал, чем всё обернётся. Один знакомый экстрасенс как-то сказал Вене, что тот рискует:
– А вдруг, первична не материя, а сознание? Если все люди вокруг перестанут жить в сознании больного, может, они перестанут существовать и в реальном варианте его мироздания?
Тогда Веня рассмеялся. И лишь спустя пару месяцев, выпив в лаборатории рюмочку коньяку, дохтур подумал, насколько было бы хорошо, если бы всё это назойливое человечество вокруг действительно перестало бы существовать!
Немного поменяв формулу, Веня в тот же вечер скормил ударную дозу препарата Маркизе…
– Один я у тебя остался. И ладно, зачем тебе ещё кто-то, – сказал дохтур и хлопнул ещё пятьдесят грамм. Потом засмеялся, и плеснул пару ложек в поилку. Морская свинка понюхала коньяк и сделала пару глотков.
