За время перелета к Асгарду из загробной жизни вынырнула, например, Диона Карлингтон-Хьюсни, некогда любимая певица (читай: проститутка) Зафода. Вынырнула и завела истерическим фальцетом песню — вполне возможно, провидческого содержания:
— О мой Зафод, люби-и-и-имый, вот-вот опустится кулак!
Ух ты, удивился Зафод. Про меня уже песни поют. Клево.
— Зафод, люби-и-и-и-и-и-имый, через стену — и вперед!
Зафод попробовал аплодировать, но руки куда-то подевались в невероятностном пространстве.
— Классно выглядишь, Диона. Просто здорово. Никакого разложения, ничего такого. Я всегда надеялся, что загробная жизнь окажется именно такой.
Диона уперла три руки в бедра, не отпуская четвертой микрофонную стойку.
— Вы меня не слушаете, господин президент.
— Я не собираюсь слушать. Я хочу задавать вопросы. Скажи: там, где ты сейчас — там много суб-эта-каналов? Я люблю «Прогулку со звездами». А ты?
Диона отмахнулась от такой ерунды и продолжала песню.
— Зафод, люби-и-и-имый, пройди по этому мосту…
— А с бухлом у вас как?
— Ему ты имя назови, тайное имя его — и внутрь запустит он, ту-ту-ту!
— Ладно, ладно. Мосты, шмосты… Нет, серьезно — что ты такого с собой сделала, что смотришься так обалденно?
Диона вспыхнула.
— Прав был твой дед, когда не советовал мне идти. «Этот парень просто идиот, — именно так он и сказал. — Он тебя все равно слушать не будет. Не будет — и все тут!»
— Это была загадка, — возмутился Зафод. — А я загадок не люблю… там думать надо.
— Загадка! Это всего лишь чертов детский стишок! Любой дурак отгадает!
Зафод нахмурился.
— Что там? Стена… мост…
— И тайное имя. Ну же, господин президент. Это очень важно.
— А разве про кулак там ничего не было? Я люблю про кулак… особенно когда большой палец вверх оттопырен. Я как-то мультик видел, так там один чувак себе этим пальцем в глаз попал, а…
— Ох, заарктурь вашу медь, — взорвалась Диона и тут же превратилась в ледяное изваяние себя самой, которое начало таять. Капли в невесомости летели вверх и звонко разбивались о потолок.
— Да, чего-чего, а пела эта девица всегда клево, — пробормотал Зафод, откинулся на спинку кресла и принялся ждать новых фокусов невероятности.
Он увидел два неописуемых новых цвета; его мозг успел только сообразить, что какие-то они неверные и угрожающие, а потом обшивку корабля пронзило что-то острое и зазубренное, словно на «Золотое сердце» напал какой-то огромный шипастый зверь.
— Уй-я! — взвыл Зафод, когда один из шипов едва не угодил ему промеж ног. — Долго еще до возвращения к нормальности, а, Левый Мозг?
Левый Мозг послушно вынырнул из контейнера с гелем-электролитом на главном пульте управления.
— С таким окружением никогда не знаешь наверняка, — признался он; комки геля стекали с его лишенной опоры шеи и шмякались обратно в контейнер. — В реальном времени примерно пять секунд, но сколько это покажется нам здесь, сказать трудно.
Нормальность вернулась под ржание крошечных пони и марш бойкой компании скелетов из одного угла мостика в другой.
— Я вижу, вижу сквозь тебя, — распевали скелеты. — Ты можешь видеть сквозь меня?
А потом и пони, и скелеты исчезли, и на мостике все снова сделалось как обычно, как в нормальной жизни — ну, если не считать, конечно, что корабль вела через Вселенную голова без тела.
Зафод поморгал немного.
— Мы в норме, Левый Мозг?
Левый Мозг просканировал рубку своими инфракрасными датчиками.
— Так точно, Зафод. Невероятностный двигатель выключен, и мы снова находимся в реальном пространстве.
— Вот и отлично, — обрадовался Зафод, отстегиваясь от кресла. — А то у меня порой проблемы — не могу понять, что на самом деле, а что нет.
Он бойко вскочил на ноги и, звонко цокая серебряными набойками по керамическому полу, подошел к широкому панорамному иллюминатору.
— Так-так, что у нас здесь? Планета, сплошь покрытая льдом. Совершенно то, чего я не ожидал увидеть. Тьфу, то есть, ожидал, но не то. Я надеялся увидеть этот лед с той стороны. Почему мы с этой стороны барьера, Левый Мозг? Ну почему, ну почему?
Левый Мозг зажмурил один глаз и сделал серьезное лицо, анализируя поток данных.
— За время, что прошло с нашего прошлого визита, асы установили новый барьер.
Зафод взмахнул кулаком — ни дать ни взять, раздосадованный философ, пытающийся вдолбить концепцию экзистенциализма в голову прагматика.
— Чтоб их, этих изобретательных бессмертных со всеми их бородами и рогатыми шлемами. Я-то думал, невероятностной тяге эти барьеры не страшны.
Левый Мозг еще мгновение помолчал, просчитывая что-то в уме, потом прокашлялся.
— Ты серьезно в это верил? Ой, не смеши.
Зафод крутанулся на месте и попытался отвесить Левому Мозгу плюху в стиле боевого искусства Ду-Братан, однако промахнулся на несколько футов, зато собственный его живот громыхнул как барабан.
Необходимое пояснение. Удар президента Библброкса был обречен с самого начала, поскольку древнее искусство Ду-Братан изобретено шалтанами с Броп-Кидрон 13, счастливой и исключительно мирной цивилизацией. Верченая плюха применялась там исключительно с целью стряхивать жопленику с дерева с минимальным ущербом для последнего. Любая попытка использовать Ду-Братан в агрессивных целях активирует заложенную в подсознание программу и перенацеливает удар на самого атакующего. Зафод же этого не знал, поскольку изучал технику удара по голограмме на оборотной стороне упаковки из-под чипсов.
— Право же, Зафод, — возмутился Левый Мозг, воспарив на безопасную высоту. — Нам надо делом заниматься… сейчас не время для твоих дурацких штучек.
— Для штучек время всегда подходящее, — простонал Зафод, скрючившись за креслом. — Что, как не штучки, заставляет меня вставать поутру?
Левый Мозг знал, что это правда, хотя так и не мог понять почему.
— Разве не за этим мы здесь, Зафод? Чтобы тебе было чем заняться?
Зафод осторожно ощупал живот.
— Я — Зафод Библброкс, башка ты бестелесная, и при том образе жизни, который я веду, мое скатывание по крутой наклонной — всего лишь дело времени. Так вот, я по мере возможности отложил бы этот процесс на неопределенный срок.
Левый Мозг приоткрыл глаз.
— Не думаю, чтобы это тебе удалось. Во всяком случае, с учетом нацеленной на нас огневой мощи.
— Так это же замечательно! — вскричал Зафод, разом забыв про боль в животе. — Кажись, сто лет прошло с тех пор, как мы оказывались в стопроцентно безнадежной ситуации!