Варвара Мадоши - Сэйл-мастер

Еще больше их удивило, что Катерина сбежала на корабле частного флота братьев Огарцовых в подростковом возрасте, переодевшись мальчиком. Они-то думали, такие истории кончились еще в прошлом веке.

— Чтоб не приставали лишнего, — пояснила она. — Тут главное чар немного, никто и не догадается. Меня отец научил, когда на вахты с собой брал. Совсем от всех, конечно, не застрахуешься, но тут уж можно и в нос двинуть.

Отец у Катерины работал в русских северных морях, на одном из рыболовецких судов, и брал дочь с собой, потому что ее не с кем было оставить. Стряпала она и впрямь чудесно, хотя еду все больше домашнюю: супы, картошку в разных формах, котлеты, пирожки. Из своего рундука первым делом извлекла набор каких-то мудреных специй и грозно велела никому их не трогать под страхом отравления. Катерина сразу же взяла на себя большую часть камбузовских вахт (и взяла бы и все, если бы это было возможно), выдала Саньке крем от загара собственного изготовления, посоветовала Белке три новых способа охоты на крыс, а Сашке подарила пяток носовых платков. Вышитых.

Жизни на берегу при этом Екатерина себе не мыслила.

Ее гитару, немедленно повешенную в кают-компании, украшал голубой шелковый бант, что сразу заставило Сашку и Саньку относиться к возможным музыкальным талантам новенькой с известным скепсисом.

Однако уже на второй день после старта с Жемчужины они увидели Катерину, вполголоса исполняющую под собственный аккомпанемент старую песню. Спокойным, невысоким, но верным и удивительно прочувствованным альтом она пела:

В ее голосе слышалось столько понимающего смирения, что все старые молодые члены экипажа немедленно простили ей и суетливость, и лишнюю заботливость, и даже голубой бант. А Сандра предложила сыграть дуэтом.

— Ха, у нас теперь есть гитара, ударные, скрипка и альт! — воскликнула она. — И два приличных вокала, считая Златовласкин! Этак мы даже рок-группу сможем создать.

— Избави боги, — твердо произнесла Бэла.

Интерлюдия про лисицу

Мадам Романова начинала как воздушная гимнастка в шапито братьев Лисовски. К сорока годам она поняла, что дальше продолжать в этом качестве не может. Даже скрупулезно держа вес, даже применяя самые лучшие терапевтические заклинания, нельзя прыгнуть выше определенного предела, будь ты хоть сто раз лучшей прыгуньей Восточной Европы.

Ни дочерей, ни племянниц у нее не было — некого учить, некому передавать секреты. Сидеть на кассе билетершей до конца дней своих она тоже не захотела — поэтому забрала свою долю из общего предприятия и открыла собственное заведение: нечто среднее между варьете, ночным клубом и стриптиз-баром. У нее имелись твердые понятия о том, как нужно вести дела на этом свете. Свой успех еще с цирковых времен она числила в людях — и мадам Романовой удалось собрать вокруг себя дружную, веселую и эффективную команду.

Как известно, в любой команде наряду с веселыми и пробивными ребятами должны быть мрачные, нелюдимые личности, которые сидят по углам, время от времени отпуская короткие, но весомые комментарии. Бэла Туманные Травы, хотя и самая юная, была как раз из таких. Она мало с кем общалась, но ее многие любили, и сейчас, когда она заявила, что уходит, иные из девушек прощались с ней со слезами на глазах.

— Нет, не понимаю, зачем тебе это надо? — надув губки, говорила Аня Сочина, выступавшая под псевдонимом Кармелита. — Ведь все так хорошо, зрителям ты нравишься.

Бэла ничего не ответила, аккуратно протирая салфеткой свою кружку. Сумка с ее немногими личными вещами уже стояла на комоде, и казалась удивительно на месте здесь, в гримерке, среди разнообразного театрального и не очень хлама и тарелок с недоеденной пиццей.

Зрителям Бэла нравилась, даже очень: буквально позавчера ее разыскал продюсер из Риги и предложил задуматься о профессиональной карьере. Именно это пугало Белку куда больше, чем возможные — и даже вероятные теперь — проблемы с наличностью.

— Я никогда не хотела выступать, — сказала она Ане. — И сейчас у меня наконец-то есть возможность уйти. С марта дела очень хорошо шли, я достаточно отложила, мне хватит.

— На что хватит? — обиженно удивилась Аня. — Как денег — и может хватить?

— А ты не знала? — спросил Евгений, высокий, широкоплечий и до невозможности обаятельный парень: за его улыбку многие девушки готовы были умереть. По крайней мере, так они писали в своих надушенных посланиях. — Наша Белка учится на эфирного пилота. Она здесь работала, только чтобы за академию платить.

— На пилота? — Аня уставилась на Бэлу совершенно пораженно. — Лапочка, да ты с ума сошла! На кой тебе это надо: по многу месяцев солнечного света не видеть? Оставайся лучше с нами!

Белка могла бы заметить, что при таком образе жизни, который вела Кармелита и большинство ее подруг с похожими псевдонимами, они видят солнце едва ли не реже, чем эфирники. Вместо этого она сказала:

— Я уже два года отучилась. Осталось полгода и стажировка. Обидно было бы уходить.

«Не говоря уже о том, чем я ради этого пожертвовала — ради открытого эфира, а не ради сцены!» — но это уже Бэла не сказала бы вслух ни за какие коврижки.

— Ну и глупо, — заметила Таисья, которая пудрилась перед зеркалом. — Так ты два года угробила непонятно на что, а так угробишь всю жизнь.

Бэла вежливо улыбнулась. Она не послушала собственную мать, которая ей говорила примерно то же самое — неужели Тая думает, что ее слова будут иметь больше веса?

— Ладно, — сказал Витя — не такой обаятельный парень, как Евгений, зато очень талантливый пианист, — семь футов тебе под килем, — и обнял Белку.

— Это морское пожелание, мальчик, — фыркнула мадам Романова.

Она тоже обняла Бэлу, обдав ее запахом очень сладких духов, пота и крепкого табака.

— Попутного тебе ветра, лисичка. Заходи как-нибудь.

— Обязательно, — кивнула Бэла.

Она действительно любила этих людей и чувствовала к ним огромную благодарность: без них бы она пропала. Но втайне девушка была абсолютно уверена, что едва ли она покажется снова на Второй Заречной улице.

— Ты забыла, — сказала Аня, и сунула Бэле свернутый в трубку плакат. — Возьми на память.