— Он делает такую замечательную штуку, — сказал мне Хассер. Он знал, что я почти ничего не понимала. — Когда говорит о тебе. — Я видела, что он подыскивает слова, чтобы передать нюансы. — «Когда мы говорим о говорении, — говорит он, — большинство из нас как та девочка, которая съела то, что ей дали. Но с ней мы можем выбирать, что мы говорим». Он просто виртуоз. — Видя выражение моего лица, он пожал плечами и хотел оставить эту тему, но я заставила его объяснить.
В основном моё сравнение использовали, когда хотели сказать, что приходится обходиться тем, что есть. Испанская Танцовщица и его друзья каким-то странным риторическим вывертом, переносом ударения с одного слога на другой умудрялись передать мною потенциальную перемену. В этом был особый шик, от которого Хозяева приходили в экстаз. Я не знала, всегда ли они были так заворожены Языком или их одержимость стала результатом взаимодействия с послами и нами, странными безъЯзыкими существами.
Скайлу всегда хотелось в подробностях знать, как было дело, кто и что говорил, кто из Хозяев присутствовал.
— Так не честно, — говорила я ему. — Пойти туда со мной ты не соглашаешься, а потом злишься, если я не могу повторить всю эту скучную дребедень, которую там говорили.
— Мне там не обрадуются, ты это знаешь. — Это была правда. — А ты зачем ходишь, если там так скучно?
Это тоже был резонный вопрос. Восторг, с которым другие сравнения встречали каждый визит Хозяев, и глубина их бесед, точнее, её отсутствие, когда Хозяев не было, каждый раз сильно меня раздражали. И всё же меня не оставляло ощущение, что именно там может случиться нечто очень важное.
Один Хозяин часто сопровождал Испанскую Танцовщицу. Он был коренастее прочих, с узловатыми ногами, с провисшим брюхом, свидетельствами приближающейся старости. По какой-то забытой мной причине мы звали его Улей.
— Я видела его раньше, — сказала Шанита. Он говорил беспрерывно, а мы слушали, но его речь казалась составленной из неоконченных предложений. Мы ничего не понимали. И тут я вспомнила, где видела его раньше: во время моего самого первого визита в город. Он участвовал тогда в Фестивале Лжецов. Это ему лучше всех удалось неправильно описать целевой объект. Он назвал не тот цвет.
— Это лжец, — сказала я. И щёлкнула пальцами. — Я тоже его видела.
— Хм, — сказал Валдик. Вид у него был недоверчивый. — А что он говорит сейчас? — Улей ходил кругами, рассматривая нас, скрёб своим дающим плавником воздух.
— «Вот так, вот так», — переводил Хассер. Он тряхнул головой, ничего, мол, не понимаю. — «Похожи, они, сходные, разные, не одинаковые, одинаковые».
«Галстук» был не единственным местом, где мы собирались, но чаще всего это происходило именно там. Время от времени мы назначали собрание в каком-нибудь ресторане недалеко от торговых кварталов или на открытых скамьях другого заведения вблизи канала, но такие выходы всегда планировались заранее, да и то скорее из чувства приличия и нежелания прослыть закоснелыми консерваторами. Однако именно «Галстук» был тем самым местом, где привыкли искать нас жаждавшие встречи Хозяева, а поскольку мы не меньше их жаждали быть найденными, то это место и стало главным для нас.
Сравнения считали себя чем-то вроде дискуссионного клуба, где инакомыслие было допустимо, но лишь до определённой степени. Один раз некий молодой человек пытался вовлечь нас в полемику, которая от пропаганды независимости перешла к прямому подстрекательству к мятежу и нападкам на служителей, так что мне пришлось вмешаться, чтобы его не побили.
Я отвела его в сторону.
— Уходи, — сказала я ему. Столпившиеся сравнения осыпали его колкостями, кричали ему, чтобы он вернулся и попробовал ещё что-нибудь сказать против послов.
Он сказал:
— А я-то думал, что они радикалы. — Вид у него был до того потерянный, что мне даже захотелось обнять его, чтобы утешить.
— Эти-то? Ну, это смотря у кого спрашивать, — сказала я. — Да, с точки зрения Бремена они предатели. Но служителям они преданы больше, чем те сами.
Политика плебисцита в Послограде была абсурдом. Ведь никто, кроме послов, не мог говорить с Хозяевами! А что до завсегдатаев «Галстука», то, даже если не принимать во внимание неизбежный коллапс Послограда в случае исчезновения послов, кто ещё, кроме них, стал бы произносить этих мужчин и женщин, так гордившихся своей ролью сравнений?
Ариекаи игнорировали любые попытки войти с ними в контакт. В те часы изоляции я не раз подумывала позвонить КелВин или Скайлу и потребовать информации: из всех моих знакомых именно они должны были хоть что-нибудь знать. И останавливала меня не возникшая между нами вражда, а убеждённость в том, что ни упрёками, ни угрозами из них ничего не вытащишь.
В Послограде стояла весна, и холодная погода располагала к безделью. С верхних этажей посольства я наблюдала крыши хозяйского города, их зверокорабли и моргающие постройки. Что-то менялось. Цвет или его отсутствие, движение, паралич.
Корвид поднялся с взлётной площадки посольства, прочертил небо в направлении городского воздушного пространства, повертелся в нём, медля то тут то там в поисках места для посадки; ничего не нашёл, вернулся. Бывшие на его борту послы наверняка посылали сообщения вниз, к домам-телам, над которыми они пролетали, но безрезультатно.
Наверное, многие послоградцы ещё не знали, что что-то пошло не так. Официальная пресса демонстрировала лояльность или непрофессионализм. Но на той вечеринке было много приглашённых, и слухи расползались.
Солнце по-прежнему всходило, в магазинах продавали товары, а люди ходили на работу. Катастрофа была медленной.
Я набрала номер, вытащенный Эрсуль из недавно и неаккуратно усовершенствованной сети, который, по её словам, принадлежал Эзу. Он — или тот, кому на самом деле принадлежал этот номер, — не отвечал. Матерясь беспрерывно, но настолько тихо, насколько я могла себя заставить, я снова набрала комбинацию цифр, и снова без результата.
Позже я узнала, что в тот день послы, отчаявшись, пошли в город пешком. Пары отчаянных двойников приставали к встреченным на улицах Хозяевам, обращались к ним на Языке через передатчики шлемов-эоли и получали вежливые не-ответы, или непонимание, или бесполезные сообщения о катастрофе.
Кто-то подошёл к моему дому. Я открыла дверь и увидела Ра, который стоял прямо у меня на пороге. Я молча смотрела на него несколько долгих секунд.
— Похоже, ты удивлена, — сказал он.
— Мягко говоря, — ответила я. И сделала шаг в сторону, давая ему дорогу. Ра то и дело вытаскивал телефон, как будто хотел его выключить, но так и не решился.
