Билл Болдуин - Галактический конвой

Гадор еще только-только окрасил горизонт первыми лучами зари, когда Брим расписался в книге увольнений и шагнул из люка на свежий воздух. Далекие пожары в Аталанте уже утихли, а от двух разбитых транспортных кораблей остались только искореженные остовы на дне гравибассейнов. Тем не менее база вернулась в нормальный ритм работы почти сразу же после отмены тревоги. Брим сел на трамвай, идущий до центрального пересадочного узла базы, — маленький вагончик опоздал всего на несколько циклов. Когда он проезжал мимо двух разбитых гравибассейнов, пассажиры начали возбужденно перешептываться — воронки еще дымились, а на причале стояли пожарные машины. Однако, пока трамвай добрался до конечной остановки, он несколько раз пустел и снова наполнялся энергичного вида рабочими, шутившими и болтавшими так, словно они возвращались с самой заурядной ночной смены. Да, геликанцы были удивительно стойким народом — это Брим понял сразу. А Кабулу Анаку это еще предстояло узнать — и очень скоро. Судя по донесениям разведки, адмирал Облачников перенес свой флаг на новый мощный линкор «Ренгас». До открытого нападения оставалось совсем немного;

Брим ощущал это нутром.

Когда трамвайчик остановился на последней станции, до конца ночной смены оставалось еще два метацикла, и в станционном здании было почти пусто. Над булыжной мостовой у перрона парили два больших городских трамвая.

Эти старомодного вида вагоны имели примерно двенадцать иралов в высоту, восемь или десять в ширину и почти семьдесят в длину. Два плоских гравиблока поддерживали их на весу, так что пол вагона находился примерно на уровне груди. Спереди три скругленных в плане окна спускались от уровня крыши на половину высоты; такие же по размеру окна шли по бокам вагонов, причем верхняя треть их была выполнена из закаленного зеленого стекла. Между лобовыми стеклами и большими медными цифрами размещались мощные фары. Вход для пассажиров размещался в середине боковой стороны, и к раздвижным дверям вела высокая складная лесенка. Лесенки у распахнутых дверей на концах вагона были круче и уже и явно предназначались для вагоновожатого. На вагоне номер 312 красовались три оранжевые полосы; на вагоне 309 — одна синяя. В остальном вагоны выглядели почти одинаково, если не считать табличек под лобовым стеклом, гласивших: одна — «Монастырь», а вторая — «12-й кольцевой».

Брим нахмурился. Было совершенно ясно, что первый трамвай пойдет на холм, к монастырю градгроут-норшелитов. Но вот что такое «12-й кольцевой»? Он задумчиво потер подбородок, потом шагнул к трамваю, направлявшемуся в монастырь. Если весь город такой, как его Рокоццианский квартал, лучше провести время, осматривая обычные туристские достопримечательности до тех пор, пока не найдется новый провожатый из местных.

Брим оглянулся на пустой павильон. В воздухе пахло несвежей пищей, потом, дымом му'окки, но сильнее всего — озоном от жужжащих в ожидании отправления трамваев. Брим предположил, что в час пик здесь будет вообще не продохнуть.

Кассир, одетый в зеленую форму, дремал за билетной стойкой, зато над его головой висела большая, красочная схема города. И — о чудо из чудес! — на ней были обозначены все остановки общественного транспорта. При ближайшем рассмотрении Брим обнаружил, что кольцевой маршрут номер двенадцать огибает холм по периметру, петляя в лабиринте узких улочек — самое подходящее место, чтобы заблудиться. Окончательно приняв решение, он осторожно разбудил спящего кассира, купил билет до монастыря и обратно и направился к трамваю номер 312.

В пустом салоне пахло горячим машинным маслом, пластиком обшивки и озоном; сиденья с плюшевой обивкой располагались по четыре в ряд с проходом посередине. Как ни странно, в трамвае было безукоризненно чисто. Брим уселся у окна в переднем ряду — так он мог смотреть вперед, через ветровые стекла — и принялся ждать.

На протяжении следующих циклов к нему присоединились несколько рабочих, по той или иной причине прервавших смену (судя по всему, из-за травм). Один проковылял в трамвай со свежей повязкой на глазу, двое коренастых мужчин в одежде грузчиков появились с забинтованными головами, а высокая, недоброго вида тетка взгромоздилась на сиденье, несмотря на шину, закрывавшую ногу аж до колена. Следом за ней в трамвай вошли двое угрюмых, усталых градгроут-норшелитских монахов, насквозь пропахшие дымом. Брим сразу же догадался, откуда они возвращаются. На двух разбитых гравибассейнах, должно быть, хватало работы и для монахов. Судя по виду обломков, вряд ли из экипажей уцелела хотя бы четверть.

Наконец появились кондуктор и вагоновожатый в темно-зеленых куртках и брюках, белых рубахах с узкими зелеными галстуками, блестящих черных башмаках и фуражках с оранжевым околышем и эмблемой: что-то вроде колеса, пронзенного маленькой золотой молнией. Они заняли свои места, тренькнул звонок, двери со стуком закрылись, и пол под ногами у Брима начал дрожать, по мере того как древние гравиблоки набирали обороты. Трамвай номер 312 качнулся, выехал со станции и свернул на основную магистраль, ведущую из порта на сушу. Набирая скорость, он начал мерно раскачиваться, что в сочетании с монотонным жужжанием машин здорово убаюкивало.

Удобно устроившись на своем месте, Брим с любопытством осмотрел окно. Вытянутое по вертикали, оно было заключено в деревянную раму с медными рукоятками и задвижками, позволявшими открывать его нижнюю часть, — да что у них тут, закона по охране среды нет? Прозрачная нижняя створка была даже сделана из закаленного стекла! Тем временем трамвай пересек мост через Большой Канал — Брим хорошо помнил его по тому вечеру с Клавдией.

На мгновение правильный овал ее лица и мягкие каштановые волосы встали у него перед глазами — ему померещился мускусный запах ее духов. Странное дело, после того вечера ее образ встревал в его мысли гораздо чаще, чем стоило бы. Честно говоря, Брим чувствовал себя несколько виноватым из-за того, что так привязался к ней, — ведь сердце его принадлежало другой.

Он передернул плечами. Хорошо это или плохо, дела обстоят именно так. Он расслабился и приготовился наслаждаться предстоящей увольнительной. О моральных аспектах можно подумать и завтра…

Гравиблоки трамвая номер 312 завыли под полом громче, когда машина начала подниматься по склону холма. Улица шла между трехи четырехэтажных зданий, по большей части сложенных из кирпича. В маленьких палисадниках цвели цветы всех мыслимых форм и размеров. Дома стояли так близко к мостовой, что едва не касались друг друга балконами. В результате создавалось впечатление, что трамвай идет по туннелю. Местами пыльная улица превращалась в узенький проезд, запруженный собаками, какими-то животными незнакомых Бриму пород, монахами, рыбаками, лавочниками, строителями, боекотами, портовыми грузчиками, редкими звездолетчиками в форменных синих куртках и местными жителями обоего пола в разноцветных одеждах. Никто из них и не думал освобождать дорогу трамваю, пока кондуктор не начинал дергать за веревку пронзительного, чуть осипшего свистка (что ему приходилось делать практически постоянно).