Билл Болдуин - Галактический конвой

А прямо перед Бримом широкая дорога через парадный портик вела к массивным матово-черным воротам храма (тоже не меньше шестидесяти иралов в высоту!). Не веря своим глазам, карескриец тряхнул головой. Нигде и никогда еще он не видел ничего подобного. Даже дворец Грейффина IV бледнел по сравнению с этим.

Врезанная в камне над входом надпись на ксантосе (древнем всеобщем языке, который полагалось учить даже карескрийским школьникам) гласила:

В РАЗРУШЕНИИ ВОЗРОЖДЕНИЕ;

ЛИШЬ ЧЕРЕЗ ИСТИНУ ЛЕЖИТ ПУТЬ К СИЛЕ.

Перешагивая порог полутемного притвора, Брим усмехнулся: по части любви к девизам градигроуты не уступали медведям с Содески. Когда глаза его немного привыкли к полумраку, он распахнул внутреннюю дверь и.

У него невольно перехватило дух. Сознательно или нет, главный зал храма производил не меньшее впечатление, чем весь монастырь в целом.

Откуда-то с балкона хор мужских голосов выводил слова древнего норшелитского гимна, трогавшего сердца верующих и любого случайно услышавшего их:

Брим никогда не был приверженцем какой-либо религии, но и его захлестнула волна эмоций. Слова гимна оказались близки ему как человеку, с детства бредившему звездами.

Впереди, подобно сказочной хрустальной равнине, светился вогнутый пол, испещренный фигурками людей — крошечных в этом чудовищном зале Его детальное изучение выявило следующие особенности: на деле пол состоял из трех концентрических, понижающихся к середине ярусов. Стену внешнего яруса украшали три золотые надписи на ксантосе, гласившие: «РАЗРУШЕНИЕ». Точно так же на ступени между внешним и средним ярусами виднелись три надписи «ВОЗРОЖДЕНИЕ». В центре же нижнего яруса возвышался золоченый конус, украшенный беспорядочными узорами из разноцветных пятен, на поверку оказавшихся драгоценными камнями. Иероглифы, означавшие слово «ИСТИНА», были вырезаны на гладкой металлической ленте, опоясывавшей конус у основания.

Высоко над балконом поверхность огромного купола имитировала ночное небо над Аталантой. В его центре сиял Гадор, окруженный иероглифами, составляющими на ксантосе слово «СИЛА». Брим невольно нахмурился. В этом было что-то странное… Он щелкнул пальцами. Ну конечно же! Купол сооружен из какого-то прозрачного материала, и то, что градгроуты использовали для обозначения Гадора, светило со значительного расстояния ЗА его поверхностью. Брим улыбнулся. Хитро придумано. Чрезвычайно мощный луч искусственного света падал вертикально вниз на украшенный самоцветами конус и, отражаясь от них, высвечивал на поверхности купола «звезды». Брим восхищенно кивнул, внимательнее приглядываясь к конусу. Расположение камней вовсе не было случайным! Интересно, подумал он, что за источник света они используют?

Странным казалось и то — по крайней мере Бриму, — что, хотя сама башня имела в высоту почти тысячу четыреста иралов, внутренний купол в верхней своей точке едва достигал трехсот иралов. Если подумать, это даже разочаровывало. Интересно, конечно, на что потратили градгроуты остаток пространства — окон на наружной поверхности башни он не заметил.

Размещенные по периметру зала дисплеи высвечивали картины, повествующие о долгой и богатой событиями истории ордена. Брим дал себе слово, что найдет время познакомиться с ними поближе — особенно с теми, что описывали тринадцать орбитальных фортов с их фантастическими разлагателями. Веллингтон это наверняка бы понравилось, думал он, продолжая осматривать храм.

На протяжении нескольких метациклов Брим бегло ознакомился со всеми достопримечательностями, которые предлагал любознательному посетителю монастырь: обилием живописи, библиотекой с уникальным собранием раритетов, музеем, галереей искусств и замечательными тенистыми парками. Все это потрясало по-своему; в придачу — к большому его удивлению — никто из монахов не делал попыток обратить кого-либо в свою веру (хотя, кроме Брима, по монастырю слонялось только несколько семей). Война, предположил он, заметно подорвала туристический бизнес. В конце концов он опустил в один из специальных ящиков щедрое — по карескрийским меркам — подаяние и начал спускаться к остановке трамвая. Времени было еще хоть отбавляй. Теплый ветер доносил до него хор монахов из храма:

Облокотившись на балюстраду, Брим еще раз посмотрел на городские крыши. Полуденный ветер с моря оказался неожиданно свежим, а на небе появились редкие белые облачка. Он лениво разглядывал трамвай, скользивший с холма по узким улицам, бросил еще один взгляд на далекий «Непокорный», потом посмотрел на хроноиндикатор и твердо решил не возвращаться на борт ровно столько, сколько позволено — до самого последнего миллитика. Потом довольно улыбнулся и начал спускаться в город…

Когда он спустился к основанию лестницы, ему уже не терпелось оказаться в тени городских зданий — слишком уж сильно палило солнце. Зато теперь небо виднелось в просветы побеленных известковой штукатуркой домов узкой щелью, и Брим — вместе с остальными пешеходами — старался не выходить из спасительной тени. Точно так же, как в Рокоццианском квартале — интересно, в какой стороне отсюда он находится? — большинство домов украшали балконы, нависающие карнизы и замысловатые рельефы, причем некоторые из них лично Брим постеснялся бы выносить на фасад. Повсюду весело чирикали птицы, влетавшие и вылетавшие из отверстий под крышами, судя по всему, сделанных именно с этой целью. По улицам вальяжно прогуливались боекоты, с урчанием теревшиеся об ноги прохожих. Забавные зверьки. И как и положено в жилом квартале, нюх Брима дразнили тысячи ароматов Какой-то крупный мужчина с носом картошкой копался в крошечном палисадничке перед домом — солнечный свет падал на его цветы всего пару метациклов в сутки. Чуть дальше по улице бригада рабочих с гиканьем тянула из люка в мостовой какой-то красный кабель. К своему огромному удивлению, Брим обнаружил, что уже чисто автоматически отвечает на традиционное геликанское приветствие, поднимая руку открытой ладонь вверх — так, будто делал это всю жизнь. Все-таки было что-то уютное в Аталанте — и ее жителях. Он дошел уже до торговых кварталов, и улица постепенно наполнялась людьми с корзинками и сумками. Запахи из открытых дверей и уличных кафе напомнили Бриму, что он проголодался и хочет пить. Улыбаясь, он выбрал самую симпатичную на, вид забегаловку, когда воздух внезапно прорезал пронзительный вой, от которого задребезжали стекла в деревянных рамах, а птицы стаями взлетели в воздух. Брим замер на месте; звук не прекращался. Казалось, он исходит со всех сторон, отдаваясь эхом от каменных стен узкой улицы, и тембр его звучал тревожно. Что это?..