Не в той ли роли, которую он здесь разыгрывает, его проблема? В этой игре в супервоина? Или это крик поэта рвется из-под маски командира? Конфликт между требованиями роли и природой играющего ее актера?
Я думаю, что нет. Воин – это его квинтэссенция, насколько я его знаю.
Он выбрал меня потому, что я не из его банды. И теперь, возможно, он прячется от меня по той же причине.
– Ты занесен в список кандидатов Командной Академии? – спрашиваю я, меняя тему.
Не включить в список – значит здорово прищемить ему яйца. Пропустить офицера несколько раз – значит, объявить, что он достиг своего уровня некомпетентности. Никого не выгоняют, тем более теперь, но на дальнейшем продвижении можно ставить крест.
– Да. Скорее всего не попаду туда, пока не закончится эта возня. Я намечен в командиры эскадрильи на следующие два вылета, потом в штаб соединения клаймеров. Еще по крайней мере два года проторчу на Ханаане. Потом, наверное, обратно на флот. Либо эскадрилья истребителей, либо заместитель командующего флотилией. Времени на учебу в Командной Академии сейчас нет. Все обучение в деле.
Здесь кроется слабый шанс. Перспектива повышения попала под угрозу главной сущности войны – внезапной смерти.
– Почему ты пошел добровольцем?
– На клаймеры? Я не доброволец.
– Как? Ты же говорил…
– Только на бумаге. Я просился на Ханаан. Поговори с офицерами нашего возраста. Многие из них находятся здесь по «настоятельной рекомендации» сверху. Что воспринимается как устный приказ. Делается это просто. Клаймеры – это единственное реально работающее из всего, что у нас есть. Для них нужны офицеры. А потому: не служил на клаймерах – не будешь получать повышения. Не откликаешься на требования службы – значит, ты не профессионал.
В его словах звучит желчная горечь.
Он выпивает полчашки и говорит:
– На фига я стал бы просить такое? Шансы, что моя задница будет расщеплена на ионы, пять к одному не в мою пользу. Неужели я похож на полного идиота?
Он вспоминает о роли. Бросает резкий взгляд на Кригсхаузера, который мог слышать.
– А как же быстрое продвижение? Слава? Потому что Ханаан – твоя родина?
– Эта чушь для новых солдат и офицеров. Моя родина – флот.
Очевидно, я слишком пристально смотрю. Старик меняет тему.
– Странный патруль. Слишком что-то спокойно. Мне это не нравится.
– Думаешь, они что-то готовят?
Он пожимает плечами.
– Они всегда что-нибудь готовят. Но бывают спокойные периоды. Я думаю, это статистические аномалии. Они где-то далеко. Может быть, они вычислили схему нашего патруля. На самом деле наши перемещения не случайны. Недостатки человеческого фактора. Нам необходимо получать какие-то приказы. Анализируя историю контактов, они иногда находят безопасный путь. Мы меняем схемы. И какое-то время охота идет хорошо. Да и командование тоже тратит кучу времени на просмотр информации по второму и по третьему разу.
При каждом упоминании командования в его словах обязательно слышится досада. Не нащупал ли я искомую тему? Разочарование? Он был бы не первым. Его испытали тысячи.
Не поддается описанию шок, даже отчаяние, которое охватывает тебя, когда заканчивается твое детство в Академии, где ты готовился к карьере, и оказывается, что служба и близко непохожа на твои ожидания. Еще хуже становится, когда оказывается, что тебе абсолютно не во что верить, незачем жить, нечего любить. А чтобы быть хорошим солдатом, ты должен верить, что твоя работа имеет ценность и смысл, любить ее, жить ею.
На клаймерах жизнь активнее, чем я думал. Она идет под поверхностью. В умах и сердцах людских, как говорит старый штамп.
Я попиваю кофе с командиром, когда раздается сигнал тревоги.
– Опять, трам-тарарам, учения?
От этих штучек мое самообладание износилось до дыр. Три, а то и четыре раза в день. И только тогда, когда у меня есть чем заняться поприятнее.
Бледность мотнувшегося к люку командира красноречивее любого другого ответа. На этот раз по-настоящему.
По-настоящему. Я добираюсь до операционного отсека, прежде чем захлопывается люк, на один хромой прыжок позади Старика.
В рабочем режиме это легче.
Яневич и Никастро обступили Рыболова. Я протискиваюсь к креслу у экрана. Командир облокачивается о тахион-детектор.
– Готовы к клаймингу, старпом?
– Готовы, командир. Инженерный отсек готов к переходу на аннигиляцию.
Я сгибаюсь и протискиваюсь, пока не удается увидеть хоть что-нибудь между локтями. Экран тахион-детектора ожил впервые с момента ухода от корабля-носителя. На нем крошечный яркий знак «V», острием указывающий на три часа, оставляющий почти плоскую брюшную хвостовую волну.
Спинная волна в форме бумеранга. Между этими двумя – дюжина туманных перьев разной длины.
– Наш, – говорю я. – Крейсер класса «Боевой». Скорее всего – средиземноморский. «Саламин» или «Лепанто». Может быть, «Александрия», если ее уже переоборудовали.
Четыре пары глаз сверлят дыры в моем черепе. Каждый думает, но не хочет произнести вслух:
– Откуда ты знаешь, черт тебя побери?
Вызывает Канцонери:
– Командир, я идентифицировал эмиссионную картину. Наш. Крейсер. Класс – «Боевой». Подкласс – средиземноморский. «Саламин» или «Александрия». Если хотите получить подтверждение для бортового журнала, надо будет приблизиться. Вблизи можно снять более точные показания.
– Не важно. Командование может само решить, кто это.
Он продолжает сверлить во мне дыры. Некоторые смотрят на меня так, будто только сейчас заметили мое присутствие.
– Мистер Яневич, поднимитесь на минуту. Нечего им тратить время, гоняясь за нами.
Уйти в клайминг – простейший способ сказать «я свой».
Когда мы вернулись в кают-компанию. Старик спрашивает:
– Как тебе это удалось?
Почему бы не попритворяться немного? Они-то все время со мной играют.
– Что удалось?
– Определить этот крейсер.
Я был удивлен, когда они уставились на меня, но еще больше меня поразило, что Рыболов поднял тревогу.
– Дисплей. Любой хороший оператор умеет читать хвостовые волны. Когда-то я видал много средиземноморских.
– Джангхауз хороший оператор. Но такого я от него не видел.
– Следы кораблей класса «Боевой» ни с чем не спутаешь. Как правило, смотришь на перья. Но у «Боевых» крутая дуга в спинной линии. У средиземноморских верхняя линия длиннее нижней. Дальше просто арифметика. Здесь всего три средиземноморских. Я не помню их перьев, а то сказал бы, какой именно из них. Никакая это не магия.
– Не думаю, что Рыболов смог бы. Он неплох, но не вдается в детали. Он будет спорить о религиозной белиберде до скончания света, но никогда не сможет отличить линкор от тягача типа «Титан». Может, ему на это плевать.
