На третью ночь у нас (перед тем как) состоялся небольшой, но весьма любопытный разговор.
— Я тут кое-что изучила, прикинула и… в общем, твоя пассия с Флоры тебя не обманывала, — сообщила Анцилла. — Хочешь узнать, на какой планете она родилась?
Я молча кивнул.
— Эта планета есть в перечне Б и называется Со́рта. Название неаутентичное, его придумали в Лиге. Примерно переводится как «судьба».
— Предлагаешь слетать туда? — брякнул я, не подумавши.
— Хочешь лететь, лети. Только без меня, — поджала губы подруга. — Баб там полно, и все озабоченные.
— Что, они там и вправду такие? Во повезло мужикам! — попробовал я пошутить, скрывая смущение.
— Я бы это везением не назвала, — не приняла шутку Анцилла. — Это, скорее, ловушка. На всякой барьерной планете есть что-то, что держит большинство её обитателей на поверхности, не давая прорваться к звёздам. На Сорте это физиология, на Флоре защитная дымка, на Балито́е психические отклонения, на Шугаду́ — энергетический дисбаланс, на твоей родине… А, кстати, она называется? Напомни. Там что-то труднопроизносимое.
— Земля, — сказал я по-русски.
— Зъ-емл-ль-я, — повторила за мной герцогиня.
В фонетике пиджин-галакто не было прямых сочетаний мягких согласных и гласных без разделителей, поэтому название нашей планеты прозвучало в устах экселенсы довольно забавно.
— А знаешь, я бы хотела на ней побывать.
— Это вряд ли, — вздохнул я, качнув головой. — В перечнях её нет, и, по словам торговцев, точная маршрутизация невозможна. Короче, попасть туда, как и убраться оттуда, можно только случайно.
— Я знаю. Ты говорил, — кивнула Анцилла. — Но всё равно, это было бы здо́рово…
Мы чуток помолчали, а потом она выдала неожиданное:
— Ну, если нельзя на твою планету, тогда мне надо на Флору.
— На Флору?! Зачем?
Женщина засмеялась:
— Да просто хочу посмотреть на эту твою… леди Паорэ…
* * *
К исходу первой недели нашего пребывания на Мегадее пошли, наконец, результаты по ампулам из шкатулки милорда Салватоса. Доктор Роэль, руководитель исследовательской команды, выдал мне первый отчёт и тут же посетовал:
— Нам бы ещё образцов, экселенц. Тогда бы мы развернулись.
— Куда развернулись? — буркнул я, вчитываясь в написанное.
Отчёт господа учёные оформили по старинке. Точнее, по инструкции. В бумажном виде, напечатанный в трёх экземплярах: один мне, второй для работы, третий — в «спецхран», то есть, опять же мне, в сейф для бумаг и бумажек «особой важности».
— Ну, проверили бы на людях.
— На людях эту субстанцию мы проверять не будем… Пока не будем, — уточнил я, убирая документы в планшет.
— А когда будем? — не унимался доктор.
— Когда ещё раздобудем, — соврал я, не моргнув глазом.
Энтузиазм биолога был совершенно понятен.
Судя по отчёту, местные мыши и прочая животная мелюзга после введения флорианской настойки буквально преображались. У них исчезали практически все болячки, а сами они начинали вести себя как абсолютно здоровые особи в самом расцвете сил. Ну, прямо как книжные Карлсоны, только без кнопок на брюхе и пропеллеров на спине.
Теломеры, правда, в их хромосомах не восстанавливались и, значит, рассчитывать на реальное омоложение пока что не стоило. А вот на почти отвергнутый мной биостазис — почему бы и нет? Ведь если, к примеру, подопытные зверьки проживут существенно дольше положенного, вероятность, что это действует и на людей, будет довольно высокой. Не зря же на Флоре все закреплённые живут хрен знает сколько… Ну, если конечно архивы не врут…
Химический состав эссенции тоже удалось разложить.
За одним ма-а-аленьким исключением.
В формуле чудо-молекулы имелся один невыясненный элемент. Как утверждал доктор Роэль, во-первых, его нет в таблице, а во-вторых, его вообще не должно быть в этой реальности.
— Как, скажите на милость, может существовать элемент с дробным порядковым номером? — кипятился учёный. — Как он может вести себя то как металл, то как окислитель, то как инертный газ, то как поглотитель любых излучений, то как…
— Стоп, стоп, стоп! Давайте помедленнее, — остановил я биолога. — И лучше бы сразу вывод. Чем вы его считаете?
— Квинт-эссенцией бога, хоть я в него и не верю, — выдал, нахмурившись, Роэль.
Что ж, этого следовало ожидать.
Очередное проявление барьерной энергии, с которой эти учёные пока не знакомы.
Видимо, просто ещё не сталкивались. В отличие от меня, Гаса и тех, кто уже исследовал феномен наших антиэлектрических поясов. Но те были обычные инженеры, а не высоколобые умники, поэтому в дебри теорий не лезли, а просто использовали имеющийся эффект в готовых изделиях. Ставили его, так сказать, на службу Родине, а как и почему он работает, особенно не задумывались. Работает и зашибись. Главное, чтобы экселенц был доволен.
— Можете синтезировать такие же образцы, только без этого непонятного элемента?
— Не можем! — сказал, как отрезал Роэль. — Этот элемент ключевой. Или, если хотите, связующий. Без него вся формула рассыпается.
— А если его заменить?
— На что?
— На что-то простейшее. Какой-нибудь водород, например. Или там гелий, аргон, свинец…
Доктор посмотрел на меня таким взглядом, что я сразу понял, что сморозил какую-то глупость. Однако потом он всё-таки почесал затылок и тоскливо вздохнул:
— Ладно, попробуем. Может быть, что и получится.
Я, безусловно, догадывался, что у него ничего не получится.
Ну, в смысле, не получится синтезировать вещество с теми же свойствами, что у исследуемых образцов.
Но, по большому счёту, этого и не требовалось. Мне требовалась просто модель — симулякр, максимально приближенный к оригиналу. Что можно сделать с ним дальше — об этом я никому не рассказывал. Сам пока что не знал. Хотя кое-какие соображения уже появились. Но прежде чем их опробовать в деле, надо было отремонтировать себя самого…
Куда ушла моя внутренняя энергия, неизвестно. Как её можно восстановить — этого я тоже не знал. Знал лишь причину: банально не рассчитал силы и надорвался. Тем не менее, уверенность в том, что рано или поздно энергия возвратится, не покидала меня ни на секунду. Хотя хотелось бы, конечно, чтобы пораньше.
«Пораньше» замаячило на горизонте спустя две недели после отчёта биолога. Но связано оно было отнюдь не с исследованиями…
Глава 17
Как отыскать союзников, если сидишь в зоне, из которой можно в любой момент выйти, но войти не получится, как ни пытайся? Этот вопрос мы с Гасом обсуждали больше недели, но к консенсусу так и не пришли. Он утверждал, что даже такой, как мы, «закреплённый» преодолеть анизотропию не сможет, а если и сможет, то без сопровождающих. Я в этом утверждении сомневался. В итоге просто решили попробовать всё в реале, в качестве эксперимента.
Кто отправится проверять теорию, споров не возникало.
— Ты — начальник, значит, ты остаёшься, — безапелляционно заявил «третий». — А без меня, если что, можно и обойтись.
— Кто ещё полетит?
— Эрлих и Лайерс. Я уже говорил с ними.
— Добро́…
И тот, и другой подходили на роли подопытных кроликов как нельзя лучше. Тут наши с напарником взгляды совпали тютелька в тютельку. Тем более что оба сопровождающих сами горели желанием поучаствовать в эксперименте с анизотропией.
Лайерс, по большому счёту, маялся на Мегадее бездельем. Как, впрочем, и остальные десантники: и наши, и территориалы из дома Ван Тиль. То есть, учения, тренировки и стрельбы они проводили без дураков, как положено, но в то же время все до единого знали: судьба планеты будет решена на орбите. Если же дело дойдёт до поверхности, то им останется лишь помереть с честью, прихватив с собой как можно больше врагов.
Перспектива не самая радужная, и тут — бац! — предложение, которое всё меняет.
Получится прорваться обратно через гипербарьер — отлично, не получится — отправимся вербовать союзников и сторонников. Связи в десантной среде были у капитана обширные. А как говорил ещё бригадир Фальхао на станции «Полигон-6»: «Вся имперская аристократия, за исключением женщин — это десант. Никто другой не может претендовать на титулы, если он не служил в планетарном десанте, зато из тех, кто служил, претендует любой…»
