Её разбудил жуткий грохот. Кругом раздавались испуганные крики и звон металла. Было душно. Чуть приподнявшись на локтях, Лиза осознала, что она оказалась под перевернутой телегой. Она прислушалась.
«Ой, мамочки, что происходит?», в панике подумала она.
Страх заставил её сердце биться быстрее, дыхание стало частым и рваным. Горло сдавило, а во рту образовалось обильное слюноотделение. Воздуха явно не хватало. Глаза наполнились слезами, а в ноздри ударил тяжелый прогнивший и кисловатый запах. Голова закружилась, и взор заволокло пеленой.
Лиза не могла понять, как попала в такую переделку. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться и убежать. В душе у неё бушевало множество чувств: от страха до раздражения, от брезгливости до протеста. Всё, что Елизавета хотела сейчас, — это вернуться домой, в свою упорядоченную, знакомую жизнь.
Чтобы успокоить дрожь в пальцах, Лиза сжала их в кулак. Она отчаянно пыталась найти способ выбраться из этой переделки. Она почувствовала, что сейчас потеряет сознание.
Пытаясь восстановить контроль над ситуацией, Елизавета попробовала пошевелиться. В узком пространстве под телегой её возможности были ограничены: она могла только немного приподняться на локтях и попытаться разглядеть окружающую её обстановку. Когда она начала подниматься, внезапное давление на её плечах пропало. Скорее всего, что-то не очень тяжёлое лежало на ней и, когда она пошевелилась, это что-то упало в сторону. Она даже не осознавала этого из-за напряжения и страха.
В проблесках света, что проникали через щели досок телеги, Лиза увидела контуры лежащих рядом людей. Их тела казались неподвижными, словно лишенными жизни. Снаружи вдруг стало тихо — звуки боя прекратились, и в этой неожиданной тишине Елизавету охватил всепоглощающий страх и ужас, перед неизвестным.
Мысль о том, что она может остаться погребенной под обломками телеги, заставляла её действовать. Собрав все свои внутренние ресурсы, она с налётом отчаяния приподняла один из бортов и, выбралась наружу.
Вокруг всё было залито кровью. Тела павших, мужчин и женщин, были разбросаны по земле. Тошнотворный запах ударил Елизавете в ноздри, и она инстинктивно зажала рукою нос. Не разбирая дороги, она рванула вперёд.
Глава 41. Новое начало
"Смерть — это только конец всего видимого."
Лев Толстой.
Спотыкаясь на каждом шагу, Елизавета падала, вставала и снова бежала. Солнце нещадно обжигало её кожу, но воспоминания о только что миновавшей опасности заставляли её двигаться вперёд.
Когда закончились силы бежать, она перешла на быстрый шаг. Задыхаясь, она брела не выбирая пути, пока вдруг её взгляд не наткнулся на раненого человека. Женщина лежала под кустом вблизи дороги, около перевернутого экипажа. Её глаза были пустыми и безжизненными, как стекло, отражая бесконечную глубину пережитого ужаса.
Вокруг царила глухая тишина, нарушаемая лишь дыханием Лизы. Её первой реакцией было отступить и бежать прочь куда глаза глядят. Она лихорадочно осмотрелась по сторонам.
Внезапно, глаза раненой женщины открылись, и на мгновение в них промелькнуло удивление, при взгляде на Елизавету. Она попыталась что-то произнести, но её слова звучали как бессмысленные звуки, смешанные с хриплым дыханием. Лиза не могла понять язык, на котором говорила женщина. Однако это было не важно, ибо язык человеческой боли и страдания универсален.
Раненая попыталась поднять руку, и указать на свою травму. Её дрожащие пальцы и искаженное лицо от боли говорили сами за себя. Глаза женщины, полные слез и отчаяния, умоляли о помощи. Они были широко раскрыты, и в их глубинах читалась безграничная боль и мольба о спасении. Дыхание пострадавшей становилось слабее, губы покрылись синевой, но взгляд её глаз был таким говорящим, что слова становились излишними.
То, что Елизавета увидела, заставило её похолодеть от страха. Воздух казалось был пропитан тяжёлой атмосферой ужаса и отчаяния. Лиза ощутила резкую боль в груди, словно кто-то резанул ножом по сердцу, при виде такой ужасающей картины. Чувство вины и страха охватило её перед раненой девушкой.
Лиза смотрела на некогда красивое лицо женщины с глубоким сочувствием. Теперь это был портрет боли: лицо, искажённое ранами, искалеченные руки, измученный взгляд, полный молчаливого отчаяния. Глаза изувеченной девушки, переполненные болью, пронзительно смотрели на Лизу, как бы прося о помощи и милосердии. Её губы, синие и иссушенные, еле двигались, а слабые звуки, которые она издавала, были почти неразличимыми вздохами страдания.
«Почему это случилось со мной? За что мне это?», подумала Елизавета.
Страх, отчаяние и угрызения совести охватили её. Находясь на грани между желанием помочь и глубоким отчаянием, она колебалась, пытаясь осмыслить ситуацию. Чувство страха было таким сильным, что Лиза невольно сделала шаг назад и чуть не упала. Внутренний инстинкт подсказывал убегать, но она, преодолев страх и мысленно ругая себя последними словами, вернулась к раненой.
Казалось, время замедлилось. Губы Лизы пересохли. Она застонала, ей хотелось завыть. Елизавета осознавала, что с каждой минутой жизнь этой женщины ускользает. Уставшие ноги больше не слушались её, а картина перед глазами была столь ужасной, что она не могла вспомнить, видела ли когда-нибудь что-то подобное. И было что-то ещё, что её мучило — чувство вины и долга перед пострадавшей.
— Я не доктор. Что я могу? Я даже не знаю основ первой помощи, — жалобно произнесла она.
Дыхание женщины стало едва заметным, губы приобрели синеватый оттенок. Но её глаза говорили гораздо больше, чем любые слова: в них читались боль, страх и одновременно искра надежды. Надежда, что ей придут на помощь, что она не останется умирать одна в этом страшном месте.
Образ её отца внезапно всплыл перед глазами Елизаветы. Она вспомнила, как он учил её чести, долгу и обязанности помогать тем, кто в беде. Лиза поняла, что не сможет пройти мимо.
Приблизившись к раненой, Елизавета аккуратно наклонившись, дотронулась до вены на её шее — пульс был слабым, но ровным. Она не знала, что делать. Совсем не знала!
Рука Лизы инстинктивно потянулась к раненой, чтобы успокоить, поддержать. Было страшно. В голове крутилась мысль, что если её найдут рядом с этой женщиной, то она не сможет объясниться, не сможет доказать свою непричастность к произошедшему здесь. И если кто-то узнает о её бегстве с места массового убийства сельчан на дороге, то и вовсе не станет разбираться в ее невиновности.
«Как мне быть?» — в отчаянии подумала Елизавета.
Она осознавала все риски, но решение было принято. На улице царило зловещее безмолвие, лишь изредка прерываемое далеким криком птиц. Лиза надеялась, что скоро к ним придут на помощь, что кто-то уже ищет эту женщину. Но пока единственным защитником раненой была она, и Елизавета была готова сделать всё, что в её силах.
— Я что-нибудь придумаю, — Она уже не боялась возможных последствий со стороны неизвестных. — Иначе, я никогда больше не смогу смотреть в глаза отца.
Ощущая, как отчаяние охватывает её, Лиза не сводила глаз с израненной женщины.
«Держись, всё будет хорошо», — шептала она, словно пытаясь успокоить её и передать ей свою энергию и веру.
Их взоры встретились, и в глазах пострадавшей Елизавета уловила что-то, что заставило её сердце пропустить удар — это была благодарность. В этот критический момент две души, между которыми стоял языковой барьер, нашли путь к взаимопониманию, их взгляды говорили громче любых слов.
Лиза заметила движение умирающей: она медленно тянула руку к кулону, висевшиму у неё на шее. Девушка почувствовала, что это была тихая просьба, и осторожно взяла подвеску в свои руки. Раненая кивнула, подтверждая, что Лизе следует взять его себе.
Когда подвеска оказался у Лизы на шее, умирающая прошептала так тихо, что слова едва достигли слуха девушки:
