Но где он, этот твердый и ровный участок поверхности?!
Как назло, те же мысли посетили и Песа:
– Кстати, Роланд, а где мы намерены сесть?
– Думаю… Думаю… Вдали от крупных поселений.
– Мудро. – Пан Станислав саркастически хмыкнул. – Я имею в виду, на что? На воду?
– Большая песчаная отмель… Или вот глинистое дно высохшего лимана… Я думаю… Это оптимально…
Во время разговора Роланд несколько раз пытался нажать кнопку «Посадка» на панели автопилота.
Нет, брать ответственность за машину на себя автопилот отказывался категорически. Условия, в которых ему предлагалось действовать на Фелиции, были далеки от типовых. Истребитель не слышал ни одного приводного маяка и не видел на планете ничего похожего на специальную посадочную площадку для флуггеров.
Кроме того, бездушная дрянь напомнила Эстерсону о пренеприятнейшем обстоятельстве: поврежденное еще в космосе вертикальное оперение «Дюрандаля» под колоссальным напором воздуха продолжало разрушаться. Это значило, что истребитель постепенно теряет управляемость.
– До земли уже близко? – не унимался поляк.
Вот уж чего ему сейчас не хватало, так это болтовни!
– Пан Станислав, буду перед вами честен. Наши шансы на спасение очень низки. Посадить истребитель будет трудно. Если не суждено нам больше свидеться – прощайте. Был рад знакомству.
– Эй, Роланд, что-то вы раскисли! А ну, не вешать носа! Вы же создатель этой машины, вас-то она должна слушаться!
– Разве что мистическим образом, – пробормотал Эстерсон, прирожденный скептик. – Пожелайте мне удачи, пан Станислав!
– Удачи, ясновельможный пан Роланд!
– И вам удачи. Конец связи. – Эстерсон вырвал из уха горошину синхронного переводчика, соединенного с внутренней переговорной системой истребителя.
Теперь – безмолвие, но отнюдь не тишина.
Каждая частица флуггера сейчас пела на своей особой ноте, эти нотки складывались в свист, свист переходил в гудение, а гудение разрасталось до громоподобного рева.
Звукоизоляция не могла справиться с этой симфонией рукотворного болида. Эстерсон некстати подумал, что эту недоработку надо будет устранить на седьмом прототипе.
«На каком еще прототипе, идиот?! Не будет больше никаких прототипов!» – рассердился конструктор.
Злость подействовала лучше затрещины. Эстерсон подобрался.
* * *
Завывая и раскаляясь до металлургических температур, истребитель счастливо достиг сакраментальной отметки в пять километров.
Эстерсон с ликующим, неандертальским «Хха!!!» выключил защитное поле. Одной смертельной опасностью меньше. Денежки концерна поработали на славу, синьор Марио!
Перевел истребитель в горизонтальный полет. Долго сбрасывал скорость, пока она не дошла до черепашьей – девяти десятых скорости звука.
Остался в целом доволен: «Дюрандаль» вел себя как шелковый.
Выяснив по показаниям радаров, что высоких гор в этой части континента нет, смело снизился до двух километров.
Попытался заложить плавный левый вираж.
Увы, от вертикального оперения оставалось меньше половины. Истребитель пропищал нечто печальное и очень-очень неохотно лег на крыло.
Радиус разворота обещал быть колоссальным. И все равно Эстерсон желал удостовериться – каким именно.
Заодно, пока истребитель описывал гигантский круг, он начал подыскивать место для посадки.
Над этой частью планеты сгущались сумерки. Эстерсона занесло в экваториальную зону Фелиции, которая в целом походила на земные субтропики.
Радары и лазерно-оптические средства споро составили для него карту местности, над которой он кружил.
Леса… Кругом леса… Полянки, на которых кое-где поблескивают не внушающие доверия водяные блюдца. Скорее всего эти «полянки» – коварные болота, способные без следа поглотить «Дюрандаль» за считанные секунды.
А вот кое-что поинтереснее – дорога. И притом с твердым покрытием. Видимо, здесь живут сирхи-«хайтеки», которые уже освоились с постройкой паровых экипажей.
Точно, а вот и один из них!
Эстерсон прибавил увеличение. Плюясь тучами искр из двух высоких труб, смешная восьмиколесная колымага размером со старинный автобус тащилась в направлении заката.
Движение здесь между тем чепуховое – больше нигде не видать ни самих паровозов, ни дыма с искрами. Можно было бы на эту дорогу попробовать сесть, да вот одно «но»: громадные деревья подступают к ней с обеих сторон. Местами их многоярусные кроны смыкаются, полностью скрывая светлое покрытие дороги. Вписаться между стволами исполинов даже сравнительно куцым крыльям «Дюрандаля» невозможно. Истребитель во много крат шире местных паровозов, это ясно.
На карте, которую радары автоматически расширяли и дополняли, тем временем проявился кусочек береговой черты.
«А вот это уже теплее», – удовлетворенно подумал Эстерсон и, дождавшись, когда истребитель ляжет на новый курс, подбавил скорости, лихо перескочив звуковой барьер. Он чувствовал себя за стиком управления все увереннее, а болтаться в воздухе ему уже надоело – пора было садиться, пока не наступила ночь.
Вскоре взору открылась отрадная картина: пологий берег, длинная, в несколько километров, песчаная коса и большой остров. Скорее даже полуостров – песчаная коса, местами скрываясь под водой на метр-полтора, соединяла остров с берегом.
По данным радаров, остров имел форму изрезанного заливами ромба длиной примерно десять километров при ширине в восемь. На его восточном, дальнем берегу имелось обширное безлесное плато, вполне подходящее для посадки.
Но к тому моменту, когда Эстерсон сообразил, что лучше места для посадки не сыскать, истребитель уже проскочил остров и понесся над океаном.
Пришлось закладывать новый вираж, одновременно сбрасывая скорость и высоту.
Когда остров и гостеприимное плато вновь оказались впереди по курсу, с веселым треском отвалились остатки вертикального оперения. Система бортовой самодиагностики сообщила, что возникла угроза целостности всей хвостовой части.
Эстерсон воспринял это как-то отрешенно – будто бы он стоял на земле и данные о неполадках получил по телеметрии. Собственно, чего уж было теперь-то пугаться?
Выпустил шасси, стремительно снизился до двухсот метров, раскрыл воздушные тормоза.
Плато стремительно разрасталось. Промахнуться мимо такой посадочной полосы было невозможно.
Эстерсон продолжал снижение. Но, вопреки всем его усилиям, «Дюрандаль» шел вниз неохотно.
Он потерял десять метров высоты… еще десять… пятнадцать… и вдруг, клюнув носом, сразу провалился на сотню!
Ошалевший, мокрый как мышь Эстерсон, не стесняясь звериного рыка, который прорывался сквозь плотно сжатые зубы, до хруста выбирал стик на себя.
