Пенни Маокавиц, шеф Парфитт?
– Вы считаете себя экспертом в психологии. Почему бы вам не рассказать мне, какие чувства испытывала девочка с вашей историей по отношению к Пенни Маокавиц? Вы можете назвать другого кандидата с более веским мотивом?
– Я могу сказать лишь то, что я о ней думала. Если бы я встретила ее десять лет назад, убила бы без колебаний. Вы даже отдаленно не можете представить, какой гнусной была моя жизнь, хотя и правы, отметив доставшийся мне улучшенный интеллект. Мой разум стал тяжелейшим испытанием из всех, на какие обрекла меня Пенни Маокавиц. Он сделал меня необщительной, заставил понять, как «Сойана» намерена использовать мое тело, осознать, что выхода нет, что любая мысль, родившаяся в моей голове, не имеет никакого значения. Невежество и глупость были бы благословенным даром, проявлением доброты. Мне следовало родиться тупой блондинкой. А вместо этого мне дали разум. Меня и других девочек держали в аркологии в воспитательном доме вплоть до достижения половой зрелости, а все воспитание сводилось к единственной теме. Это указано в моем личном деле, шеф Парфитт? Вы прочли, как жизнерадостный дух пятилетней девочки всячески ломали, готовя к определенной жизни? Я научилась читать только в четырнадцать. В доме моего хозяина я нашла рекламную брошюру и попросила его объяснить, что это значит. Текст был на немецком, и это – первые увиденные мной написанные слова. Хозяин научил меня различать буквы, поскольку счел полезным говорить со мной по-немецки, так сказать, дополнительный трюк в моем репертуаре. Через месяц я могла говорить и читать на этом языке лучше, чем он сам.
Она стояла, гордо выпрямив спину и развернув плечи. Но ее чудесные золотисто-карие глаза не видели ничего в этой Вселенной, они смотрели прямо в прошлое. По щекам побежали первые слезы.
– Господь милосердный.
Я начал сожалеть о своем приезде. Невозможно представить, чтобы с такой красотой произошло нечто дурное. Все данные содержались в ее файле, но это были просто факты, а не ожившая боль.
– И Чонг вытащил вас оттуда? – робко спросил я.
– Да. Когда мне исполнилось шестнадцать, меня определили к вице-президенту отдела астронавтики «Сойаны». Винг-Цит-Чонг несколько раз был гостем у него на ужине. В то время семя Эдена пробудилось к жизни, так что это стал последний визит Чонга на Землю. Он был добр ко мне, поскольку, несмотря на полное невежество, я стремилась к знаниям. Его удивило, что простая гейша способна понимать излагаемые им концепции. К тому времени я освоила терминал – способ исследовать мир за пределами дома моего хозяина, за пределами аркологии «Сойаны». Единственная отдушина для моего разума. Через десять дней после первой встречи Винг-Цит-Чонг попросил, чтобы меня направили к нему. «Сойана» не могла ему отказать; в конце концов, все достояние компании было получено благодаря сродственной связи.
– И с тех пор вы вместе, – сказал я.
– Да. Позже он сказал, что просматривал мое личное дело и узнал, что я такое. Говорил, что рассердился за напрасную трату такой жизни. Это он дал мне жизнь, шеф Парфитт, он, а не Пенни Маокавиц. Мой разум свободен только благодаря ему. Он мой духовный отец. Я люблю его.
– Хой Инь, все, что вы мне рассказали… Все это указывает на вашу виновность.
– Я виновна лишь в одном, шеф Парфитт. Я еще не достигла той чистоты мыслей, к какой направляет меня Винг-Цит-Чонг. И никогда не стану достойной его покровительства, поскольку испытываю ненависть. Я с такой силой ненавижу Пенни Маокавиц, что сама стыжусь этого. Но я не смогу забыть того, что она со мной сделала, – и именно поэтому я бы ни за что ее не убила.
– Не понимаю.
Хой Инь вытерла слезы тыльной стороной ладони, и при виде этого детского жеста, выдающего ранимость девушки, мне мучительно захотелось ее обнять. Я просто должен был отвести от нее зло. Любой мужчина на моем месте почувствовал бы то же самое.
– Я бы не стала убивать Пенни Маокавиц, потому что она умирала от рака, – сказала Хой Инь. – Последние мгновения ее жизни прошли бы в страшных мучениях от боли во всем разлагающемся теле. Вот это я и считала бы проявлением кармы. Она должна была страдать, потому что была бездушным эгоистичным чудовищем, и еще боролась бы с болезнью, растягивая свое мучение руками заботливых докторов. Если бы я смогла спасти ее от той пули, я бы сделала это, чтобы она прожила до самого ужасного финала, предопределенного ей судьбой. Пенни Маокавиц никак не заслуживала простой и легкой смерти от пули в мозг. Тот, кто это сделал, меня обманул. Они обманули меня! – выкрикнула она вслух с исказившимся от ярости лицом.
Хой Инь разрыдалась, и я, шагнув вперед, обнял ее и стал легонько покачивать, как нередко успокаивал Николетту. Она мелко дрожала в моих объятиях. Ее кожа под моими ладонями была шелковисто-гладкой, теплой и слегка влажной от недавнего купания. Она тесно прижалась ко мне, приоткрытые губы вслепую скользнули по моему подбородку. А потом мы страстно, до боли, поцеловались.
Мы покатились по густой траве, и ее руки срывали с меня одежду, а полотенце было отброшено одним резким рывком. Внезапно мы стали единым целым, катались по траве, а ее волосы свободно развевались, окутывая нас обоих. Она оказалась очень сильной, гибкой и угрожающе опытной. Сродственная связь ослепляла меня страстью: я чувствовал свои пальцы, сжимающие ее грудь и ласкающие бедра, и в то же время ее наслаждение моими движениями, передаваемое через мысли. В тот момент я мог думать только о том, чтобы привести ее в еще более сильный экстаз. А потом я позволил ей ощутить свой восторг. Весь мир взорвался бурным оргазмом.
Я очнулся, лежа в траве на спине рядом с озером. Хой Инь уютно прижалась рядом и гладила мой подбородок одним пальчиком. Она лениво улыбнулась, и ее лицо словно осветилось лучами рассвета.
– Я не делала этого уже больше двенадцати лет, – прошептала она.
– Мне знакомо это чувство.
Господи, что я говорю.
– И никогда раньше я не была с мужчиной по собственному желанию. Ни разу. Как странно, что им стал ты. – Она легонько поцеловала меня и обвела пальцем подбородок. – Не чувствуй себя виноватым. Пожалуйста. Это же Эден, всего один
