Андрей Ливадный - Знак Близнецов, Потерянный рай

Тропа была узкой. Следуя в нескольких шагах позади Пуха, он заметил на колючих ветках кустарника, поднимавшегося чуть выше человеческого роста, повисшие тут и там клочья серой и рыжей шерсти.

Значит, Пух и его сородичи, в наличии которых Антон не сомневался, заметив, что клочья шерсти разнятся не только по цвету, но и по оттенкам, часто пользовались этой тропой. Быть может, они..

Мысль Антона оборвалась, словно ее отсекли ножом.

Тропа закончилась. Он стоял у края обширной поляны.

Честно говоря, он ожидал увидеть тут все, что угодно, начиная от засады изголодавшихся хищников и кончая поселением первобытных котов. Но то, что предстало его глазам, ввергло разум Вербицкого в секундный шок…

Посреди поляны, обнесенный невысоким символическим забором из дюралевых листов, стоял покосившийся аварийный модуль, наполовину разобранный и дополненный приваренными к нему секциями, так что все вместе отдаленно напоминало первые убогие жилища колонистов его родной планеты, собранные из разукомплектованных секций грузовой сферы «Кривича»…

Антон невольно попятился, серьезно опасаясь за свой рассудок, пока ему в спину не уперлась острая ветка.

Пух подобрался, выгнул спину дугой и заорал.

Антон, находясь в полнейшей прострации, совершенно ошарашенный таким невероятным поворотом событий, стоял на месте, переводя взгляд с покосившегося от времени, потемневшего алюминиевого забора на ветхое жилище, сваренное встык из обшивки спасательного корабля, потом на орущего кота и разложенные вдоль забора в повторяющейся последовательности белые черепа различных ящеров…

Прошла минута, и он наконец понял, что еще не сошел с ума, а обстановка поляны так же реальна, как и он сам.

На него внезапно дохнуло прошлым…

Он, чье сердце было изглодано ненавистью, чья душа давно отболела и отмерла, он, — человек, который видел, как испаряются тысячи человеческих жизней, взметнувшись в стратосферу клубящимся облаком ядерного взрыва, — он сделал шаг вперед, к этому неказистому сооружению, собранному из посеченных космосом кусков обшивки, и вдруг до боли в груди почувствовал, что ступает по земле, где обитал дух трагедии едва ли не худшей, чем судьба его родины…

Вопли осевшего на задние лапы кота звучали в ушах Антона как реквием…

Никогда впоследствии он не мог объяснить даже самому себе, почему так остро он сопереживал этому месту, еще не зная о том, что таят эти стены, возвышающиеся за покосившимся забором.

Пух не последовал за ним. Он внезапно умолк, как только нога Антона ступила за незримую границу.

За скрепленными болтами листами дюраля перед Антоном открылся вымощенный тем же материалом небольшой двор. Впереди он увидел плотно закрытый овальный люк, к которому была приделана ручка. На вершине сооружения застыл штырь ветряной энергостанции с огрызками лопастей в крепежных гнездах. На потемневшем покрытии двора распластались две потрескавшиеся секции солнечных батарей, от которых к стене дома тянулся толстый кабель. В противоположном углу высилось странное сооружение из двух перекрещенных крепежных штанг, в основании которых стояла намертво привинченная к покрытию двора помятая и обгоревшая дюза планетарной тяги. В месте пересечения двух штанг был укреплен ровный прямоугольный кусок пластика.

Антон подошел ближе и увидел буквы, прочерченные горячим острием на вечном, нетленном материале.

ПАМЯТНИК НЕУДАЧНОЙ ПОСАДКЕ

УГО УРГЕЙМ

КУРТ СЕРХЕНСОН

ОЛЬГА ВОРОНИНА

КОЛОНИАЛЬНЫЙ ТРАНСПОРТ «КРИВИЧ»

2487 ГОД.

Антон почувствовал, как холод и дрожь ползут по его спине.

Он, как и все, учился в школе. Он, безо всякого преувеличения, зачитывался историей своей планеты еще десятилетним мальчишкой, пылко воображая, как потерявшийся в глубинах космоса корабль искал пристанище для тысяч замороженных в его чреве колонистов, как его экипаж грузился в маленькие разведывательные корабли, чтобы исследовать окрестные звезды, и как долго и мучительно ждали те, кто оставался на «Кривиче», их возвращения…

Один корабль так и не вернулся, и никто никогда не узнал о постигшей его судьбе…

Командиром того разведывательного корабля был Уго Ургейм…

Антон, далекий потомок прилетевших на «Кривиче» колонистов, стоял сейчас перед остатками спасательного модуля того самого пропавшего разведчика.

Он протянул руку и с дрожью коснулся куска холодного, выцветшего на солнце пластика, словно тот мог передать через века тепло душ покоящихся тут людей.

Потом в гробовой тишине Антон повернулся и сделал несколько шагов, отделявших его от овального входа.

Уплотнитель из армированной пластиком резины давным-давно осыпался. Металлические петли, некогда покрытые защитным составом, побила ржавчина, и они протяжно скрипнули, когда он потянул за ручку, приделанную к люку.

На него пахнуло сыростью, вековой пылью и еще чем-то древним, что не могло распознать его обоняние…

Центральное помещение, переделанное из грузового отсека спасательного модуля, было обставлено мебелью, изготовленной из пустых грузовых контейнеров и пластиковых кофров. Он прошел по нему, разглядывая неказистые шкафы, стулья, стол, заржавевшие комья, заботливо разложенные на полках, которые были когда-то приборами и инструментами… Его осторожные шаги тревожили вековой покой этого помещения, и вслед за ним в воздух взлетали легкие облачка праха, в которые давным-давно превратились все подверженные тлению вещи.

Из центрального помещения вело три двери, одна из которых оказалась приоткрытой.

Он вошел.

В стену небольшой комнаты был врезан круглый иллюминатор. Перед ним стоял сооруженный из контейнера рабочий стол, на котором возвышался демонтированный с пульта управления компьютер. Его темный монитор отражал падающий из окна свет. Вплотную к столу примыкала пластиковая кровать, которую покрывал слой спрессованного от времени праха. Вдоль другой стены стояли плотно закрытые шкафы.

На столе возле компьютера лежала стопка пластиковых листов. Антон подошел ближе и только тут заметил, что покрывающий кровать слой пыли не везде равномерен. Приглядевшись, он с содроганием понял, что прах имеет форму человеческой фигуры…

В первый момент он едва не выскочил вон. Антон никогда не причислял себя к робкому десятку, но тот полумистический ужас, смешанный с благоговением, что он испытывал с первого момента, как только пересек границу покосившегося забора, казалось, способен раздавить, лишить воли любого, кто оказался бы тут.