— А раньше здесь проживал… как его там? — небрежно прокомментировал Артур, — а, вспомнил: великий вождь племени джунов, Вай-Таял-Рагил. Что переводится как Грозный-Воин-Разящий-Копьем-Все-Без-Разбору. Что скажете… кстати?
— Насчет того, что ты выставил отсюда прежнего местного главнюка? — переспросил Георгий Брыкин, — скажу, что мне по фиг. Ваши с ним проблемы… А вот по поводу твоего прикида… хм, знаешь, ты похож на… участника гей-парада. Что, впрочем, не такая уж беда по меркам Москвы.
— По меркам Москвы, — передразнил его Санаев слегка обиженным голосом, — так в ваш Мухосранск я и не собирался.
— Да ладно вам, — примирительным тоном окликнула обоих Руфь, — лично я рада тебя здесь встретить. Хоть и в таком виде… слегка необычном. Лучше расскажи, как так вообще получилось?
— Да что рассказывать? — Артур развел руками, присаживаясь на кровать, — когда вы исчезли, а я остался с Каем, я этого Кая убить был готов. Понимаю, звучит глупо: эти суперпуперы, почти ровесники Вселенной, чего им мои угрозы… В общем, меня как бы заморозили сразу, обездвижили; я стою, значит, перед Каем и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Вообще пошевелиться не могу, даже слова сказать. Ну а этот гад мне и говорит: «спокойно, спокойно, что-нибудь придумаем».
— И что же он придумал? — с немалым сарказмом перебил Брыкин.
— Дослушай, а потом вопросы задавай. В общем, он говорит, а у меня перед глазами все расплывается, меркнет. А потом вдруг я… просыпаюсь. В своем номере. В своей кровати. Вас нет, понятное дело… и вообще нет людей. Я спустился, позавтракал (еда-то была), а потом слышу: снаружи какая-то машина сигналит. Вот я офиге-е-ел!
— И в этом я с тобой солидарен, — последовала новая реплика Брыкина, — какие на хрен машины в этой… блин, имитации?
— Такси, — отвечал Санаев просто, — желтое такси неизвестной марки. С таким гордо-молчаливым и серьезным водителем. Я ему: «чего сигналишь?», а он мне в ответ: «везти тебя велено — в аэропорт». И все. Большего я от него не добился.
Ну в общем, сажусь я в эту желтую машину, мы отъезжаем, проходим через лес, выезжаем на шоссе…
— Вот тут не гони, — перебил Хриплый вновь, — обошел я там все: не было никакого шоссе. Лесная дорога замкнута.
— А я бы не спорила так рьяно, — возразила Руфь, — кто их знает, этих Создателей, и на что они способны. Почему бы им свою имитацию — не расширить? Хотя бы на время?
— Действительно, почему бы нет? — поддержал ее реплику Артур, — они и расширили. На такси мы по этому шоссе проехали минут пятнадцать, а потом остановились у аэропорта. Да-да, здесь я тоже не вру!
— А никто тебя здесь и не опровергает, — Руфь улыбнулась, — мы ж и сами бывали в этом аэропорту. Дай угадаю: там тебе вручили билет до Тропического Рая…
— Верно. Только не вручили, а он сам как-то оказался у меня в кармане. Я подхожу к справочной, говорю: зачем мне в этот Тропический Рай; на Землю бы лучше.
— Но тебя отбрили, — подытожил Брыкин, а Артур на это лишь молча кивнул. Подтвердил вроде как.
— Меня больше другое интересует, — начала Руфь, — как ты смог здесь главным заделаться? Да так, что прежнего вождя выгнал, а народ перед тобой на колени падает. Просто, как я успела понять, чужаков здесь не жалуют. Особенно… бледнолицых.
— Бледных, — поправил юный Санаев, — бледных — их здесь считают выходцами из Мира Мертвых. Но мне… скажем так, повезло. У этих, как их там… джунов, есть предание, что в какой-то день с неба спустится человек, белый лицом, и будет он не кем иным как сыном Сед-Рагава — главного здешнего божества. И этого сына надо приветить, дабы не навлечь на себя гнев его грозного родителя: извержение вулкана, например.
На мое счастье день, когда я прибыл в Тропический Рай, по описанию полностью совпадал с преданием. Вдобавок перед этими дикарями я возник буквально из ничего… о, и на них это подействовало чрезвычайно!
И, кстати, вождя я никуда не выгонял. Он остается вождем… он просто вынужден был сменить место жительства. Потому как сыну Сед-Рагава полагается все самое лучшее: лучший дом, лучшая еда… лучшие женщины. Я теперь любую пальцем поманю — и она только рада будет.
— И где у этих джунов логика? — проворчал Брыкин, устало вздохнув, — нас, за то что мы «бледные», чуть в клочья не разорвали. А тебе, видите ли «все лучшее»… Не понимаю.
— Так понимать тут нечего, — с важным видом изрекла Руфь, — credo quia absurdum est — этот принцип отнюдь не джуны придумали. Так что логика ни при чем; подобные выверты не намного логичнее, чем вместо «здрасьте» говорить «мир вам», а между делом взрывать автобус со школьной экскурсией. Очень миролюбиво! Просто-таки образец миролюбия!
Последние фразы она уже не говорила, а почти что кричала.
— Ты не очень-то расходись, — попытался было одернуть девушку Артур, — не в синагоге своей… все-таки.
Но Руфь было уже не остановить — ее вообще-то остановить было не так-то просто.
— А много ли логики в том, — продолжала та желчно, — чтобы грешить, а потом каяться и замаливать? Круговорот такой совершать: грешить-каяться-замаливать, грешить-каяться-замаливать? И еще вид смиренный на себя напускать… а у самого на груди наколка с голой бабой или с надписью типа «не верь, не бойся, не проси». А по соседству с этим — крест. Логика же-лезная!
— Вот зря ты так, — возразил теперь уже Брыкин с какой-то почти отеческой укоризной, — это уже перебор, Сара.
Наколок, о которых говорила Руфь, у Хриплого, правда, не было — однако ж в церковь он захаживал, хоть и не слишком часто. Бывал и на исповеди, потому как было за что.
— Ты ж вроде и сама верующая, — счел должным напомнить землянин, — вон как ты взвилась, когда эта вершительница… как хоть ее там, рассказала, кто такие Создатели.
— Отрицать не буду, — Руфь слегка кивнула, — но и поспешу внести ясность. Верить тоже можно по-разному: вот у нас, например, все гораздо проще и логичнее. Наш Бог не любит всех подряд — наоборот, Он когда-то даже проклял людей и изгнал из Эдема. А когда они совсем уж зарывались, вынужден был прибегать к более жестким мерам: Всемирному Потопу, например… или уничтожению Содома и Гоморры.
Зато тем, кто уверовал в Него… принял истинную веру — тех ждет спасение, в то время как прочие, все эти грешники и идолопоклонники, сгинут навеки. И где же здесь по-вашему противоречие? Правильно: его нет. И еще: обращать каждого, до кого удалось дотянуться в свою веру… вот нам это ни к чему. В таких делах примазавшиеся позеры не нужны.
— Ладно, — вздохнул Брыкин, — предлагаю прекратить наш богословский спор и перейти к делам земным, насущным. А начнем с господина Санаева: Артур ты давно уже здесь?
