Теперь закрыть дверь, прижаться к ней спиной. Дышать, дышать, дышать.
Жюстин выругалась, увидев, как мир снова начинает меняться. Выругалась как-то устало, нежели злобно.
— Ты что-то сказала? — спросил её Эдвард Ной с другой стороны туманной завесы. Он сидел на скамейке в комнате лишённой окон. Стены были серыми, словно из стали.
— Так ты всё-таки реален, — сказала Жюстин не столько мужчине из другого мира, сколько себе. Он не ответил. Не то не нашёл, что сказать, не то понял, что обращаются не к нему. — Меня зовут Жюстин. Жюстин Вальмонт… Кажется, ты хотел узнать моё имя…
— Да. Хотел… — голос мужчины звучал подавленно, безрадостно.
— Ты столько дней преследовал меня, а теперь не рад? — попыталась пошутить Жюстин, затем снова увидела серые стальные стены комнаты без окон. — Ты что, в тюрьме?
— В каком-то смысле, — на лице мужчины появилась безрадостная улыбка. Тревожная улыбка.
— Что случилось? — спросила его Жюстин.
— Собрание Комитета постановило изъять у меня способность видеть Просветы.
— Комитет — это орган власти в твоём мире?
— Да.
— А просветы… это…
— Это способность видеть твой мир.
— Так, значит, чтобы видеть меня, ты используешь какое-то приспособление?
— Нет.
— Тогда как…
— Это моя способность.
— Как дар?
— Да, как дар.
— Тогда почему ты в тюрьме?
— У нас давно научились извлекать из людей таланты и способности.
— Зачем?
— Чтобы потом путём голосования собрать угодную народу личность.
— А что случается с теми, у кого способности извлекают?
— Ничего.
— Значит, тебе нечего бояться?
— Нет, только после этого я больше не смогу видеть тебя.
— Думаю, это не так и плохо. По крайней мере, для меня.
— Для тебя ничего не изменится. Эта способность… она каким-то образом связывает людей из нашего мира с вами. Как телефонный номер, понимаешь? Так что, после того, как у меня заберут Просветы и проведут голосование, появится кто-то другой, собранный согласно большинству, и ты будешь видеть его.
— А если я откажусь?
— Ты не сможешь. Комитет не станет тебя слушать. К тому же, скоро, думаю, таких связей, как у нас, будет много.
— Тогда откажись ты.
— Для тебя это ничего не изменит. К тому же Комитет уже принял решение. Пересмотра не будет.
— Но… — Жюстин хотела ещё что-то сказать, сказать так много, но её прервал Хейнц.
Он вышел на крышу, осторожно прикрыв за собой дверь. Ной видел его неясным силуэтом, призраком чужого мира.
— Потрясающе, — сказал Хейнц, заворожённо разглядывая зависший над пустотой мир. Его голос глухим эхом долетел до Ноя — таким же призраком, как и его образ.
— Кто это? — спросил Ной Жюстин.
— Это… — она замялась, не зная, как назвать одного из правителей своего мира.
— Я друг, — помог ей Хейнц.
Это слово заставило её нахмуриться. «Друг». Никогда прежде она не смотрела на него под таким углом. Друг, с которым не нужно тревожиться. Друг, который может понять, дать совет. Друг, с которым не нужно притворяться. Нет… Жюстин решительно тряхнула головой. Писатель не может быть другом. Только не писатель. Может быть, пройдёт пара веков и у власти встанут инженеры или кто-то ещё, тогда писатели, возможно, и будут друзьями, но не сейчас.
— Это Вильям Хейнц, — сказала она Ною. — Он писатель. Он приехал на фабрику, чтобы написать о нас книгу.
— Писатель? — Ной тщетно пытался разглядеть лицо Хейнца. — Только писатель?
— Тебе этого мало?
— Я не знаю, у нас не собирают писателей. Это невыгодно.
— Что значит, собирают? — растерялся Хейнц. Он смотрел то на незнакомца из другого мира, то на Жюстин, требуя ответа. — У вас что, не рождаются талантливые люди? — Хейнц подождал, ожидая ответа, не зная, что его голос не сразу долетает до Ноя, затем перевёл взгляд на Жюстин. — Там что…
— Кажется, их учёные научились изымать подобные способности у людей, — неуверенно сказала она.
— Изымать? Но… — он замолчал, услышав далёкий голос Ноя.
— В нашем мире правят обычные люди. Мы собираем писателей и прочих выдающихся личностей на основе голосования. Выбираем то, что нам нужно на ближайшую пару лет. Так проще. Можно избавиться от негативных качеств кумира, оставив лишь то, что приемлемо.
— А что потом? — спросил Хейнц. — Что случается с кумиром, когда мода меняется? — он снова не получил ответа и требовательно уставился на Жюстин. — Что потом?
— Я не знаю, — она для верности пожала плечами. Хейнц выглядел озадаченным, встревоженным, и она чувствовала, как тревога передаётся ей.
— Что потом? — снова спросил Хейнц.
— Потом мы устраиваем новое голосование. Если результаты изменились не сильно, то кумира частично обнуляют, избавляя от ненужных качеств, и дополняют новыми. А если голосование показало, что он больше не нужен… — Ной на мгновение замялся. — Не знаю точно, но, кажется, там есть какая-то сложная система подсчёта востребованности, коэффициент тех, кто не принимал участия в голосовании…
— Так вы относитесь к своим кумирам, как к машинам? — спросил Хейнц, повернулся к Жюстин. — Они относятся к таким, как я, как к машинам. Представляешь? Словно мы и не люди, а модель репликатора, которая неизменно устаревает и отравляется в утиль. — Он увидел, как задрожала пелена, разделившая два мира. — Нет. Постой! — крикнул он Ною, словно тот мог что-то остановить. — Мне ещё… — Чужой мир исчез. — Мне ещё нужно спросить… — Хейнц растерянно подошёл к краю крыши, перегнулся через перила, словно исчезнувший мир мог рухнуть во внутренний двор фабрики.
— Вы в порядке? — осторожно спросила его Жюстин.
— Не знаю, а вы? — Хейнц обернулся. Его глаза горели азартом, как у ребёнка, но лицо было бледным.
— Думаете, у того человека действительно заберут способность видеть Просветы?
— Просветы?
— Так они называют слияние наших миров.
— Они знают об этом?
— Эдвард Ной сказал, что они давно видят нас. Только, кажется, он первый, кто смог заговорить с человеком с другой стороны.
— С вами? — как-то глуповато уточнил Хейнц. Жюстин кивнула. — А Эдвард Ной, это тот, с кем я только что говорил?
— Да.
— И называется это…
— Просветы.
— Точно, Просветы, — Хейнц шумно выдохнул. — С ума сойти можно.
— Я знаю, — Жюстин осторожно улыбнулась.
— И что мы теперь будем делать?
— Мы?
— Не думаете же вы, что после того, как я увидел это, позволю вам просто уйти?
— Что тогда?
