– Ага, – сказал я, – теперь понятно. Кстати, вполне нормально, что у чоругов устаревшая информация насчет ЗН-7513. Звезда взорвалась по космическим меркам совсем недавно. На Земле вспышку сверхновой можно будет зафиксировать инструментальными средствами только через тысячу девятьсот лет. А чтобы излучение достигло ближайшей обитаемой планеты чоругов, потребуется вдвое больший срок…
– Саша, я уже смирилась с мыслью, что про ЗН-7513 можно забыть, – грустно сказала Таня. – Но почему напротив второй планетной системы написано: «В Астрографическом Реестре не значится»?
Я тяжело вздохнул и ответил:
– Таня, тут мы подходим к самому неудобному моменту. Перед нами тот случай, когда отрицательный результат вообще не является результатом. С одной стороны, данные по второй планетной системе могут оказаться еще более устаревшими, чем по первой. Скажем, система реально существовала, но мы, Великораса, в отличие от чоругов ее уже в добром здравии не застали. Не застали даже и в виде газопылевой туманности, которая остается после взрыва сверхновой. Только не спрашивайте меня, как это возможно, я сам не знаю… С другой стороны, система, может быть, реально существует и числится в нашем Астрографическом Реестре. Но предложенные чоругами координаты могли безнадежно устареть, из-за чего невозможно идентифицировать систему ни с одним из известных нам астрообъектов. Вы знаете, что такое галактический дрейф?
– Да. Мне кое-что рассказывал Нарзоев, пилот нашего планетолета.
– Здорово. – Я и вправду считал, что это здорово. Вряд ли на Земле сыщется столь уж много археологов, пусть даже ксеноархеологов, которые знают, что такое галактический дрейф. – Ну то есть вы понимаете, Таня, что если чоруги снимали данные о планетной системе, скажем, тысячу лет назад и параметры движения звезды относительно ядра Галактики оценили неправильно, то мы при пересчете их координат в наши получаем некую точку пространства, в которой к настоящему моменту ничего нет? По крайней мере по нашим данным?
– Да, это более-менее понятно. Но скажите, Саша, а почему нельзя предположить самое простое? Что планетная система в указанном месте все-таки есть, а наши составители Реестра ее попросту проморгали?
– Таня, я правда очень не хочу вас расстраивать… Но звезды, наличествующие в нашем рукаве Галактики, учтены в Реестре с относительной плотностью девяносто шесть – девяносто восемь процентов. Говоря проще, теоретически на каждую сотню звезд приходятся только две – четыре неучтенные. Ведь Реестр пополнялся: экспедициями Главдальразведки – раз; за счет обмена данными с Конкордией – два; при помощи астрономических наблюдений – три. Тысячи оптических и радиотелескопов в десятках колоний Великорасы смотрят и слушают, сравнивают, перепроверяют и интерпретируют наблюдения. Должно возникнуть совершенно невероятное сочетание условий, чтобы все наши обсерватории проморгали звезду, тем более такую представительную, как предлагают чоруги!
– А в чем ее представительность?
– Ну, если верить формуле системы, это довольно жирная звезда. Восемь с половиной масс Солнца…
– Может быть, она чем-то закрыта от наблюдений из освоенной нами части пространства? – предположила Таня. И, выказав неплохие познания в астрономии, предположила: – Скажем, плотной пылевой туманностью? Или звездным скоплением в сочетании с туманностью, как обычно и бывает?
– Вероятность этого мала, но, конечно, какая-то есть… Но вот чего я не понимаю: исходя из предложенных чоругами координат, наша загадочная планетная система находится в ближнем приграничье Конкордии. От Объединенных Наций это, правда, весьма далеко, зато до конкордианской колонии Тэрта – рукой подать, восемьдесят парсеков. Я не верю в то, что на Тэрте нет хотя бы одной хорошей обсерватории. В радиусе примерно сто – двести парсеков хорошая обсерватория за несколько десятков лет работы в состоянии обнаружить и изучить, пожалуй, вообще все астрообъекты. Не прямыми, так косвенными методами! И вот не могу я себе представить причин, по которым Конкордия стала бы скрывать от нас данные о банальнейшей планетной системе… Есть же старая договоренность по обмену астрономической информацией! Мы – им, они – нам, до войны это была нормальная практика…
– А может, система была не такая уж банальная? С их, конкордианской, точки зрения?
При этих словах Тани во мне шевельнулось смутное чувство… Где-то, с кем-то, при неких совершенно неуместных обстоятельствах я уже обсуждал…
Что обсуждал? Чоругов? Нет, не чоругов…
Обсуждал Реестр… Всплывала не так давно тема обмена данными в области астрономии и астрографии…
Ну, всплывала… И что?
С кем я говорил? С Колькой? Меркуловым? Тылтынем?
Черт, я не мог ухватить воспоминание за кончик хвоста, чтобы вытащить его на поверхность, чтобы рассмотреть как следует! Оно ускользало от меня, как вьюн, как угорь!
И я, дубина, махнув рукой, ответил:
– Да нет, ну что в ней такого небанального? Даже если там когда-то водились джипсы, клонам-то откуда об этом знать? А формула системы… Да, она не вполне стандартна, но в конечном итоге ничего выдающегося! Вот висела бы там дюжина черных дыр, этакое Тяжелое Ожерелье номер два… Кстати, Тяжелое Ожерелье в свое время именно клоны открыли. И сразу же нашим рассказали, пригласили к совместным исследованиям. У нас же были очень хорошие, по-настоящему добрососедские отношения. Конкордианцы и в наших военных академиях учились. Табунами целыми по коридорам бегали…
Ах, как же ей не хотелось сдаваться!
– Саша, но ведь можно послать туда корабль? И посмотреть на месте – есть звезда с планетами или нет?
– Конечно, можно. Только ведь война, Таня. Корабли Главдальразведки сейчас переданы в ведение военных. А военфлот не станет рисковать звездолетами и жечь дефицитный люксоген ради проведения разведки с совершенно неопределенной оперативной выгодой…
– Есть еще научная флотилия РАН!
– Есть. И что вы думаете: хотя бы один достойный упоминания звездолет РАН сейчас не мобилизован?
– Выходит, все было зря? Да, зря? Вы так считаете?!
Таня поглядела на меня так, будто я, лично я был главным волокитчиком из Академии Наук, в надцатый раз начертавшим резолюцию: «В прошении отказать, звездолет для разведки не выделять, впредь гнать эту Таньку с ее сумасбродными идейками взашей!»
Я промолчал, чувствуя неловкость.
Мне приходилось констатировать, что я переборщил. Нельзя так с людьми! Всему виной моя проклятая честность, мое безыскусное прямодушие…
Нет бы: «Конечно, вы совершенно правы! Именно так! Флотилия РАН вам поможет! Сейчас вернетесь на Землю, напишете обстоятельный доклад, попросите снарядить что-нибудь солидное, астроразведчик типа „Восход“ или „Академик Мстислав Келдыш“… А тем временем мы тут войну по-быстренькому выиграем! Все станет проще, откроется гражданская навигация через Конкордию! Вам, Таня, дадут звездолет! Вы полетите! Найдете древний джипсианский город! Напишете докторскую! Получите госпремию! Возглавите отдел!.. А там, глядишь, под вас и персональный институт откроют, джипсоведения и смежных дисциплин! Станете его директором! Звездой! Луи Пастером ксеноархеологии!»
Но не умею я так щедро врать – особенно тем людям, которые мне симпатичны.
Войне не видно ни конца ни края. Вся логика Таниных доводов висит на волоске. Не даст ей никто ни «Восхода», ни «Келдыша», ни даже рейдовой говновозки…
Сказать ей еще и это? Сказать? Чтобы она, несмотря на всю мою правоту, возненавидела меня до конца жизни?
Таня тоже молчала, и по всему было видно, что думы одолевают ее самые черные…
И не только о многочисленных угрозах ее открытию (действительно серьезному), которые неожиданно возникли при сопоставлении чоругских данных с нашим Реестром, но и о соблюдении светских приличий. В самом деле, ведь разговор-то наш полностью исчерпал себя! И потому лейтенанту Пушкину, по хорошим делам, надо бы откланяться и покатиться колбаской по Малой Спасской в направлении мест постоянной дислокации. А он, этот постылый лейтенант, краснеет, мнется, но не уходит.
Что прикажете делать?
«Ладно, и впрямь пора оставить Таню наедине с ее учеными думушками… А то еще расплачется и, снова же, возненавидит меня за то, что я стал свидетелем ее слабости», – решил я. Раскрыл уже было рот, как Таня вдруг сказала:
– А, к черту. Гори оно все синим пламенем! Спасибо, хоть мы вообще живы остались – тогда, на «Счастливом»… Отдавайте, Саша, глоббур обратно. Закажу для него красивую подставку, поставлю на письменный стол. Будет мне амулетом и заодно напоминанием о несостоявшемся открытии.
«Час от часу не легче!»
– Ваш глоббур, Таня, оказался одноразовым. Майоры-дипломаты объяснили, что и такие бывают. Уж не знаю почему чоруг, с которым вы подружились, сделал именно такой… Может быть, это имело для него особый символический смысл…
