Об этом он писал Анатолию Ильичу:
«В субботу я участвовал в Русском симфоническом концерте. Очень рад, что мне пришлось публично доказать, что я вне всяких партий и что я считаю для себя лестным быть там, где главным действующим лицом Римский–Корсаков».
Эти концерты были основаны М. П. Беляевым для пропаганды музыки русских композиторов, и участие в них Чайковского доказывало полное признание его петербургскими композиторами.
В том же месяце Чайковский познакомился с А. П. Чеховым.
Чайковский и Чехов! Без этих двух имен нельзя представить себе русской культуры, русского искусства восьмидесятых — девяностых годов прошлого века, как нельзя представить себе его первую половину без Пушкина и Глинки. Так они неразрывно связаны с этим временем, так типичны в выражении чувств и настроений своих современников! Оба они высоко ценили талант друг друга. Знакомство их состоялось у Модеста Ильича, на Фонтанке, 24, куда Чехов был приглашен к завтраку. Одна встреча в Петербурге, одна —в Москве, и по три письма от каждого —вот и вся «дружба» двух великих людей, прерванная смертью композитора. Да еще намерение Чехова, так и не осуществленное, написать для Чайковского либретто на сюжет лермонтовской «Бэлы».
И нежная симпатия и восхищение творениями друг друга. Петр Ильич неизменно приходил в восторг, читая рассказы Чехова; последний преклонялся перед гением композитора. При встрече Чехов был поражен скромностью и простотой Петра Ильича. «Он хороший человек, — писал он после этого знакомства, — и совсем не похож на полубога». Чехов посвятил композитору свой сборник рассказов «Хмурые люди». Разрешение на это он просил у Чайковского в самых почтительных и теплых выражениях.
Петр Ильич, сообщая об этом брату, прибавлял: «Ужасно горжусь и радуюсь». А через день, посылая композитору другую свою книгу, «В сумерках», Чехов писал: «…посылаю Вам и фотографию, и книгу, и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне».
А в письме Чехова к Модесту Ильичу мы читаем такие слова: «Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, — до такой степени я уважаю его. Если говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом (третье я отдаю Репину, а себе беру девяносто восьмое)».
…Моя вера в справедливый суд будущего непоколебима.
Я заранее, при жизни вкушаю уже наслаждение тою долею славы, которую уделит мне история русского искусства.
П. Чайковский
Директор императорских театров Всеволожский, давно мечтавший о постановке нового балета Чайковского на сцене Мариинского театра и не раз говоривший с ним об этом, писал ему еще в мае 1880 года:
«О балете Вы ни гугу. А хорошо было бы между прочим написать балет. Я задумал написать либретто на «La Belle au bois dormant»[3] по сказке Перро. Хочу mise en scene[4] сделать в стиле Louis XIV[5]. Тут может разыграться музыкальная фантазия — и сочинять мелодии в духе Люлли, Баха, Рамо — и пр. и пр. В последнем действии непременно нужна кадриль всех сказок Перро — тут должен быть и Кот в сапогах, и Мальчик–с-пальчик, и Золушка, и Синяя Борода и др.».
Разговоров, переписки о новом балете было много. Наконец весной 1888 года Чайковский получил от театральной дирекции заказ на новый балет по сценарию И. А. Всеволожского. Сюжет «Спящей красавицы» Перро очень ему понравился. «Я очарован им, восхищен выше всякого описания», — сообщал композитор.
Эту сказку рассказывала ему в детстве любимая его воспитательница, и он считал ее одной из самых поэтичных сказок. Эпоха — XVII век — казалась ему интересной для постановки; а главное, тут была излюбленная тема — борьба светлых сил с мраком, со смертью, победа жизни, света, любви, красоты.
Балетмейстер Мариус Петипа разработал до малейших деталей план танцев, Всеволожский с увлечением рисовал костюмы, придумывал целые сцены.
Однако приступить по–настоящему к работе Чайковский смог только в начале декабря — помешали гастрольные поездки (о них говорилось в предыдущей главе).
В подмосковном имении Фроловском к 19 января 1889 года Петр Ильич написал в эскизах четыре первые картины балета.
Но предстояла новая поездка за границу. Как всегда, он очень волновался во время своих выступлений и, как всегда, не мог отказаться от них, ибо считал, что заграничные его концерты способствуют славе русского искусства, и все свои триумфы относил не к себе, а к «матушке России».
Перед отъездом за границу композитор несколько дней прожил в Петербурге.
О том, чем он занимался в те дни, можно судить по отрывочным записям в дневнике.
Приехав 20 января, Чайковский сделал ряд деловых визитов, прежде всего встретился и завтракал со своим антрепренером концертных гастролей Цетом (последний жил на Мойке, д. 40). Вечером был в опере на «Евгении Онегине», причем сидел в оркестре.
«21–го… В дворянск. собр. (теперешней Филармонии. — Л. К.) Русский концерт «Стенька Разин» Глазунова.
22–го января. Были переговоры с Всеволожским и Петипа о балете.
23–го …В 5 часов Дир. театров играл 2–е действие балета».
24–го Петр Ильич уехал за границу в Германию, Швейцарию, Францию, Англию. Несмотря на то что на этот раз поездка была очень утомительной, Чайковскому все же удалось сделать несколько эскизов к балету.
Вернувшись в начале мая во Фроловское, он сразу принялся за работу, и 26 мая «Спящая красавица» была окончена.
На последней странице рукописи Чайковский написал: «Кончил эскизы 26 мая 1889 года в 8 часов. Слава богу! Всего работал десять дней в октябре, 3 недели в январе и неделю теперь. Итак, всего 40 дней».
За лето Петр Ильич сделал инструментовку балета, причем, по его словам, «инструментовал, как сумасшедший» — безумно торопился и ничем не отвлекался.
Осенью началась спешная подготовка к спектаклю. Все чаще становились встречи и совещания Чайковского, Всеволожского, Петипа и дирижера Дриго. Обсуждали костюмы, декорации. На балет отпускались большие суммы, постановка должна была быть роскошной.
П. И. Чайковский. 1890 г.
Несмотря на то что времени было много, лихорадочной спешки не избежали. В. П. Погожев вспоминал: «То перемены в костюмах, то дополнения к декорациям и реквизиту, то налаживание машинных трюков и движение панорамы, то вставки и дополнения к хореографической композиции, то, наконец, необходимая корректура в партитуре и в оркестровых партиях. Особенно много хлопот было с установкой чудной картины спящего царства. Все это нервировало и Всеволожского, и Петипа, и артистов, и администрацию и, конечно, отражалось на Чайковском».
